Я невольно ухмыльнулся, когда обнаружил майора Гамалеева. Он ходил кругами вокруг шишек, не решаясь к ним подойти, с глазами побитой собаки.

Меня долгое время все игнорировали, и только после окончания совещания, несколько сотрудников в штатском подошли к милицейскому козлику. Предъявили удостоверения офицеров КГБ СССР, умело меня обыскали, и, пересадив в одну из чёрных Волг, повезли в сторону Москвы.

Что-то спрашивать у сидевших по бокам гбешников, было бесполезно, так что я молчал всю дорогу и пытался понять, куда именно меня везут.

Доставили меня прямиком на Лубянку. Причём специально сделали лишний кружок, прокатив мимо статуи железного Феликса.

К этому моменту комплекс знакомых зданий уже начали реконструировать, но асимметрия между старой и достроенной позже частью, всё равно была видна.

Разумеется, завезли меня внутрь с самого заднего подъезда и переведя через КПП, повели по длиннющему коридору, постепенно спускающегося на уровень ниже. В какой-то момент повернув направо, процессия углубилась в лабиринт ходов, будто созданных специально, чтобы дезориентировать задержанного.

По пути встретилось ещё два контрольных поста с вертушками, на одном из них у меня забрали всё из карманов и откатали пальчики. А затем, не дав вытереть краску, повели дальше. Разумеется, всё это должно было воздействовать на сознание молодого лейтенанта Расторгуева и правильно расположить к будущему допросу.

Завели меня в полутёмную допросную со столом посередине. Усадили на прикрученную к полу табуретку и оставили одного. А через пару минут в комнату зашла парочка особистов дознавателей в форме капитана и майора КГБ.

Разумеется, вели они себя по-разному. Полноватый майор, явно разменявший полтинник, уселся за стол. Положив фуражку, он сразу закурил. Спортивного вида капитан уронил перед ним толстенную папку так, чтобы я сумел прочитать свои имя, отчество и фамилию. Затем он включил настольную лампу и направил яркий конус света в лицо.

А пока я жмурился и привыкал к новым условиям, майор флегматично перелистывал папку, а капитан ходил по кругу, при этом щёлкая костяшками пальцев и буравя меня многозначительными взглядами. Если честно, то на кого-то менее опытного, это представление могло подействовать, но у меня, съевшего собаку на организации подобных спектаклей, всё это вызывало лишь ехидную улыбку.

— Лейтенант Расторгуев, а ты чего лыбишься как идиот? — возмутился заметивший улыбочку капитан КГБ и, перестав маячить, присел на край стола. — Или у тебя жизнь больно весёлая? Так, может, ты и нас повеселишь?

— Да это, товарищ капитан, просто голодный спазм. Я ведь с вчерашнего утра ничего не ел. А ещё полночи в засаде сидел. А ночка холодная была. Вот меня, видимо, и корёжит — ответил я и, прекратив морщиться, посмотрел капитану в глаза. — Вы бы распорядились, чтобы сюда хотя бы чайку сладко принесли, а то меня скоро трясти начнёт.

— Нет, ты слышал, Геннадии Петрович? Чайку ему подавай! — ещё больше возмущаясь высказался капитан. — А может тебе лейтенант ещё и бутербродиков с чёрной икоркой принести и пятьдесят грамм коньяка налить? И кстати, насчёт того, товарищ ты нам или гражданин? Это мы ещё выяснить должны.

Если честно, то от рюмки армянского трёхзвёздочного, я бы сейчас не отказался. Но о подобном я мог только мечтать.

— Да ладно, Серёжа — примирительно проговорил майор, нарочито по-отечески осаживая капитана. — Чего ты на лейтенанта Расторгуева раньше времени бочку катишь. Я уверен, мы скоро все обстоятельства выяснится и только когда всё поймём, сможем сделать выводы. А пока распорядись, чтобы чайку заварили, а то, правда, чего-то горяченького хочется.

Капитан недовольно рыкну и вышел из допросной, а майор, опустив лампу вниз, первый раз посмотрел на меня.

— Значит, так лейтенант. Сейчас ты рассказываешь, как на духу, что произошло. И не вздумай чего-то утаить, ибо я мигом почувствую враньё.

Не успел майор закончить с прелюдией, в допросную ворвался капитан. Вернув лампу в прежнее положение, он постучал по столу костяшкой пальца и недовольно покачал головой.

— Расторгуев, ты хоть понимаешь, что натворил? И какой знаменательный день испортил своей выходкой?! — пафосно воскликнул он.

В ответ я кивнул.

— Разумеется, понимаю. Я по горячим следам, вышел на лёжку и попытался самостоятельно задержать преступников, накануне совершивших квартирную кражу. В процессе они оказали яростное сопротивление и едва меня не застрелили. Один из близнецов Сафроновых, застрелил своего брата, а после этого был обезоружен и скручен. Правда, гражданин капитан, я одного не понял, чем десятое мая так знаменательно, и почему я его испортил?

— Геннадий Петрович, не ты слышал. Десятое мая. Получается, что мы сейчас должны лейтенанта не допрашивать, а сразу наградить.