Другим выдающимся в этом деле лицом стал командующий Северным фронтом генерал Н. В. Рузский, который, вполне вероятно, был масоном, как и подавляющее большинство министров Временного правительства любого состава. Принадлежность к тайной организации сама по себе обязывает ко многому.

Попытка императора напрямую пробиться в столицу успеха не имела, и он приказал повернуть в штаб Северного фронта, куда выводились карательные войска. Итак, вечером 1 марта императорский поезд, не сумев достичь Петрограда в связи с предполагаемым занятием железнодорожных путей полумифическими революционными частями, прибыл в ставку Северного фронта, в Псков.

Пока царский поезд находился в пути, лидеры нового самозваного правительства в столице уже вступили в прямой контакт с руководством Действующей армии. Нет сомнения, что уже 1 марта М. В. Алексеев и Н. В. Рузский были уверены в необходимости отречения императора для сохранения монархии (в лучшем случае) и, по крайней мере, «для спасения России».

Как известно, в ночь с 1 на 2 марта главкосев генерал Н. В. Рузский убедил императора Николая II создать ответственное министерство. Однако в разговоре по прямому проводу с М. В. Родзянко утром 2 марта стало известно, что революционный Петроград требует отречения. Разумеется, что председатель Государственной думы прикрылся мнением «народа». Ясно, что при общей борьбе думцев и правительства с революцией все было бы кончено еще в зародыше. Так что нет никакого сомнения, кто именно направлял жителей столицы и солдат гарнизона в их действиях.

В 10.15 утра 2 марта генерал М. В. Алексеев направил телеграммы на имя главнокомандующих фронтами, где не просто изложил требования М. В. Родзянко об отречении, но и указал свою собственную точку зрения о необходимости отречения царя и отстранения армии от событий революции в столице, предлагая оставить дело на «решения сверху». Иначе говоря, глава Ставки и фактический глава Действующей армии уже поддержал революционеров. По словам генерала Алексеева, выходило, что якобы «существование армии и работа железных дорог (что необходимо для борьбы с внешним врагом.
– Авт.) находится фактически в руках петроградского Временного правительства» [406] .

Странный подход для профессионального военного. Ведь понятно, что от петроградского железнодорожного узла в какой-то степени зависело лишь снабжение армий Северного фронта. Да и само «усмирение», будь оно фактом, не заняло бы столь много времени, за которое войска «вымерли» бы от голода. Все эти псевдооправдания, адресованные людям, чья позиция пока еще была неясной, означают, что генерал М. В. Алексеев не просто советовался с главнокомандующими фронтов, а убеждал их принять сторону революции, отделавшись царем в качестве условия для локализации революционного движения в рамках буржуазной монархии. Между советом и убеждением в подобных кризисных условиях все-таки лежит громадная пропасть.

С утра 2 марта генерал Н. В. Рузский стал убеждать императора в немедленном отречении, что свидетельствует о синхронности действий штабов Ставки и Северного фронта. Ведь ночью генерал Рузский более двух часов разговаривал по телефону с Родзянко. Царь колебался, но решающим доводом стали ответы главнокомандующих, полученные в Пскове к двум часам дня. Все запрошенные генералом Алексеевым лица – генералы А. Е. Эверт, А. А. Брусилов, В. В. Сахаров, адмирал А. Н. Непенин, великий князь Николай Николаевич, сами М. В. Алексеев и Н. В. Рузский – высказались за необходимость отречения императора от престола. Причем доминирующим мотивом в этом решении служило стремление обеспечить возможность доведения России до победного конца в войне.

Этот шаг генералитета вообще непонятен. Уж кто-кто, но они не могли не знать о действительной мощи русской армии к 1917 году и ее фактически предрешенной победе в предстоящей кампании. Ведь сами же генералы готовились к новому наступлению и сознавали возросший потенциал российских вооруженных сил. Невмешательство императора в сугубо военные вопросы было общеизвестно.

Тем не менее генералы почему-то предпочли пойти «на поводу» у оппозиции, утверждавшей, что царизм уже не может выиграть войну, что являлось заведомой ложью. Интересно, задумались ли впоследствии генералы, что своим поведением в кризисные дни конца февраля – начала марта 1917 года именно они предопределили конечное поражение России в войне, переход страны под власть радикальных социалистов, потоки слез и крови в последовавшей братоубийственной бойне? В любом случае, никто из высокопоставленных людей, присягавших своему сюзерену и Верховному Главнокомандующему, не предложил императору драться до конца с подлым бунтом, тем более неприемлемым, что он был организован во время внешней войны и на иноземные средства.

Современный исследователь совершенно прав, когда пишет, что в эти дни переплелось несовместимое – давление генералитета на царя с целью его отречения и искренняя уверенность, что без этого царя война будет выиграна с большей эффективностью, нежели с ним. Наверное, совмещение несовместимого есть вообще характерная черта революционного процесса. И точно так же очевидно, что история никогда никого не учит: «Решающим фактором в осуществлении намерений думского комитета стали действия высших военных чинов. Они усиленно давили на царя, понимая: офицеры и солдаты без восторга примут приказ о подавлении революции, вполне возможен армейский бунт; расправа с революцией подорвет доверие демократических союзников; политическая неопределенность парализует способность продолжать войну. Высшие генералы и, прежде всего. М. В. Алексеев, понимали: жертвуя царем, они спасают Россию, пораженную параличом верховной власти» [407] . Как много спасателей нашлось для нашей многострадальной страны в XX веке!

Лучше всего позицию высшего генералитета характеризуют переговоры по прямому проводу, бесстрастно отмеченные телеграфистом во многих и многих ключевых пунктах состоявшейся драмы. Наибольший интерес здесь представляет сопоставление дат и соответствующих им акцентов в предложениях и указаниях генералов, в конечном счете побудивших-таки последнего российского императора Николая II к отречению.

– 27 февраля Главнокомандующий армиями Северного фронта генерал Н. В. Рузский телеграфировал императору в Ставку: «…при существующих условиях меры репрессии могут скорее обострить положение, чем дать необходимое длительное удовлетворение».