26 декабря 1914 года на русской мине подорвался и надолго вышел из строя «Гебен». Русский Черноморский флот, не дожидаясь ввода в строй новейших линейных кораблей «Императрица Мария» и «Императрица Екатерина II», получил превосходство на море. Но Ставка так и не решилась на производство Босфорской экспедиции, хотя союзники уже вскоре приступили к Дарданелльской операции. Мало того, русский флот вообще впервые появился близ Босфора только 15 марта 1915 года.

Только одна Дарданелльская операция и «отсиживание» союзников на Западе в 1915 году, пока австро-германцы крушили русских на востоке, должны были вновь поставить на первый план операцию против Босфора. Теперь это приобретало не только чисто военное, но уже и, на фоне начавшихся поражений, пропагандистское значение. Однако в Ставке вновь наметили нанесение очередного главного удара против германцев. Нежелание учиться даже на собственных ошибках, к сожалению, не характеризует с положительной стороны творцов русской стратегии периода Первой мировой войны. Справедливости ради надо заметить, что в стратегическом плане в 1914-1918 годах наиболее верно действовали лишь англичане и американцы, которые и выиграли больше всех.

Как свидетельствуют офицеры Кавказской армии, после успеха Эрзерумской и Трапезундской операций начала 1916 года у командующего Кавказской армией генерала Н. Н. Юденича зародился план движения на Царьград со стороны Малой Азии. Юденич понимал значение Царьграда и видел бездействие Черноморского флота в этом плане. Падение Эрзинджана стало первой вехой на этом пути. Весь 1916 год ушел на подготовку решительного наступления в Малой Азии через всю Турцию на Константинополь. Революция опрокинула и эти планы.

Была ли вообще возможна высадка сильного русского экспедиционного корпуса у Константинополя? Участники войны, ученые-моряки отвечают на этот вопрос положительно. Прежде всего, в кампании 1916 года русский Черноморский флот окончательно и твердо стал господствовать на Черном море. После падения Трапезунда на черноморском побережье у неприятеля, по сути, осталась только одна оборудованная гавань – Босфор. Да, была еще болгарская Варна и занятая румынская Констанца, но там базировались только подводные лодки.

Германо-турецкий флот был заперт в проливах русскими минными постановками у Босфора. Остается только вопрос о транспортах, перевозящих войска. Начальник военно-морского управления при Верховном Главнокомандующем А. И. Бубнов считает, что уже в 1916 году русский флот был готов ударить по Босфору с величайшей уверенностью в успехе. Бубнов пишет, что в 1916 году «мы уже имели транспортную флотилию, способную перебросить на неприятельское побережье в один прием целый армейский корпус усиленного состава, а впоследствии обеспечить снабжение и питание высаженной в два-три приема десантной армии силой до трех армейских корпусов со всеми их тыловыми учреждениями и службами» [239] .

М. А. Петров говорит о подготовке удара по Босфору в кампании 1917 года следующим образом: «Черноморский флот был готов выполнить перевозку десантного оккупационного корпуса. Его транспортная флотилия была способна поднять крупные соединения войск, а при напряжении всех средств – армию в составе четырех корпусов. Со вступлением в строй “Императрицы Марии” вопрос об обеспечении операции со стороны моря не возбуждал особых сомнений». О возможностях середины 1916 года сообщает Н. Новиков: «Действительная десантная емкость транспортной флотилии Черного моря, насчитывавшей в своем составе свыше ста транспортов, равнялась не одному, а двум корпусам. Командование Черноморского флота и транспортной флотилии, избегая крупных и ответственных обязательств, в своих представлениях о десантных возможностях флотилии перед Ставкой и кавказским командованием заведомо показывало заниженные цифры» [240] .

Тем не менее в ходе всей войны Ставка и императорская власть так и не решились на удар по Черноморским проливам. Когда же пришло осознание напрасно потерянного времени, было уже слишком поздно. Великая русская революция не оставляла возможностей для войны: ее деятелей интересовала только борьба за власть, выпавшую из рук ослабевшей под тяжестью мировой борьбы монархии.

К исходу второго года войны англо-французские союзники уже перестали рассматривать русских в качестве равноправного члена коалиции. А именно – великодержавного члена Антанты (все прочие союзники помельче, включая и Италию, изначально не рассматривались Великобританией и Францией на равных). Исходя из этого, различные общесоюзные решения, от стратегических до хозяйственных, имели два вектора – англо-французский и русский. Каждый вектор – по отдельности. Именно поэтому русские передавали союзникам свое золото в обмен на военное снаряжение – от самолетов и тяжелых орудий до сапог и колючей проволоки включительно. Именно поэтому переписка Ставки с представителями русского командования в союзных странах пестрят жалобами на коалиционную неравноправность.

Можно назвать лишь несколько примеров того простого факта, что к Российской империи, к которой в августе 1914 года из Парижа летели мольбы о помощи, к 1917 году уже относились как к разгромленной Сербии или Румынии. Назвать с одной лишь оговоркой, что Россия, помимо самих французов и англичан, по окончании войны претендовала на роль одного из европейских гегемонов.

Так, во всех своих сношениях с Германией относительно следования международному законодательству, предусмотренному для военного времени, англо-французы не только выступали единым фронтом, но и игнорировали интересы Российской империи. В частности, это сказалось на отношении германского военно-политического руководства к военнопленным из различных государств стран Антанты. Как пишет немецкая исследовательница, «на основе стремления к отказу от обоюдных репрессий Германия, Франция и Англия договорились в начале 1917 года о возврате своих военнопленных из зон боевых действий (использование труда военнопленных для военных нужд было запрещено Гаагскими конвенциями. – Авт.). Так как Россия была не в состоянии применять репрессии [против неприятельских пленных] так эффективно, как Англия и Франция, у германского военного командования не было необходимости обращать внимание на положение русских военнопленных. На смену английским и французским пленным в зоне военных действий были тут же введены русские пленные» [241] .

Есть и куда более существенный пример. В 1916 году российское правительство неоднократно обращалось к англичанам с просьбой о посредничестве в приобретении в нейтральных и союзных странах торговых судов для перевозки на Русский Север (Архангельск) того военного снаряжения, что должно было поступать в Россию по союзным поставкам. Англичане, которым такой поворот дел, разумеется, был невыгоден, отказали. И даже более того – сумели поставить под свой контроль все те русские корабли, что наличествовали на Русском Севере.