Союзники также предупреждали русскую сторону о готовящейся операции против Моонзунда: шесть английских подводных лодок, вполне самостоятельно действовавших на Балтике, без особого координирования усилий вместе с русскими, должны были помочь контроперации. Однако участие главных сил флота не предусматривалось планами штаба Балтийского флота, а повышение боеготовности береговых укреплений островов зависело от состояния войск, стремительно разлагавшихся под влиянием революционных процессов.

Помимо всего прочего, русские моряки не сознавали необходимости теснейшего взаимодействия флота и берега. Тяжелая батарея Цереля могла эффективно действовать по закрытию входа в Ирбенский пролив только в сочетании с действиями линкоров. Полуостров Сворбе закрывал русские линейные силы, а корректировка их огня с мыса Церель позволяла практически безнаказанно расстреливать противника. Но командующий флотом не желал рисковать линкорами типа «Севастополь», тем более что конструктивные недостатки давали основания для опасений гибели русского линкора всего лишь от одного-единственного, но зато удачно выпущенного германского тяжелого снаряда.

Между тем 305-мм орудия Цереля стояли совершенно открыто, а сама батарея, построенная лишь зимой 1916/17 года, была не укреплена от огня с моря. Бухта Лео у перешейка, соединявшего полуостров Сворбе с Эзелем, вообще находится в «мертвой зоне»: корабли противника могли безнаказанно расстреливать оттуда тяжелую батарею русских. Тем не менее морское командование почему-то питало преувеличенные надежды на артиллерию церельских батарей.

А ведь основная задача Балтийского флота состояла не только в защите моонзундской позиции, но и в прикрытии фланга сухопутного фронта. Для реализации этой задачи были нужны главные силы флота, а командование ограничилось назначением в Рижский залив слабого отряда из двух устаревших линейных кораблей, которые могли помочь лишь Моонзунду. Таким образом, несмотря на прочие негативные обстоятельства, вызванные революционным временем, не вызывает возражения и точка зрения Б. Жерве, что «не разложение русских вооруженных сил в процессе развития революции явилось основной причиной столь легкого успеха германцев в операциях их против Моонзунда, но весьма серьезные недочеты в организации и деятельности русского командования» [553] .

Помимо прочего, начальник морских сил Рижского залива адмирал Бахирев был назначен на свою должность лишь за два месяца до падения Моонзунда, и у него просто не было времени на подготовку обороны: одно дело, когда дисциплина есть, и совсем другое, когда ее нет. Создавалась своеобразная патовая ситуация: с одной стороны, командиры не могли доверять разлагавшимся судовым командам, которые вполне могли отказаться от выполнения боевого приказа («Припять»), не боясь ответственности за свой поступок; поэтому начальники боялись рисковать кораблями, ибо к осени 1917 года суда находились в гораздо худшем состоянии, нежели до революции.

С другой стороны, после корниловского выступления и падения Риги команды не доверяли своим командирам, подозревая их в намерении открыть фронт противнику для подавления революции. В результате командующий Балтийским флотом контрадмирал А. В. Развозов не мог выполнять свой долг в соответствии с теми силами и средствами, которые теоретически находились в его распоряжении. Здесь, наверное, достаточно сказать, что Центральный комитет Балтийского флота (Центробалт) уже 20 сентября отказался признавать власть Временного правительства, что фактически передавало флот в руки большевистски настроенных судовых комитетов.

Дисциплина в частях и флотских командах, как то и свойственно разлагающейся под ударами революции армии, как правило, была отвратительной. Недаром моряки считались «красой и гордостью русской революции». Офицер Балтийского флота впоследствии вспоминал: «…я должен отметить полную распущенность, недисциплинированность, а иногда и просто трусость, выказываемую как моряками, так и сухопутными командами (особенно последними). Причем нужно сказать, что эти проявления имели прямую связь с поведением немцев. То есть, если последние вели себя тихо и никакой активности не проявляли, то недисциплинированность команд увеличивалась, но стоило только немцам зашевелиться – под Ригой, у Цереля, или их [летательным] аппаратам появиться над Куйвосто, как команды сразу подтягивались. Они хорошо понимали, что немцы с ними не поцеремонятся, а без своих офицеров они все равно ничего поделать не могут» [554] .

В таких условиях немцы приступили к операции «Альбион», целью которой ставилось уничтожение русских морских сил в Рижском заливе, захват Моонзундского архипелага и создание условий для подготовки удара по Петрограду. Первоначально сроком начала операции было поставлено 14-е число, но свирепый шторм не давал возможности осуществить высадку и провести соответствующее траление в Ирбенах. В результате войска ждали в Либаве три недели.

Для успеха операции германцы в широком объеме использовали дезинформацию русской стороны. Распускались слухи о предстоящей высадке немецкого десанта в Кронштадте. А утром, в день высадки на острове Эзель, противник произвел демонстрацию прорыва линии сухопутного фронта в направлении на Петроград.

Для высадки десанта было использовано наиболее спокойное место. Также немцами был учтен и собственный неудачный опыт попыток прорыва в Рижский залив в кампании 1915 года. 27 сентября началась посадка немецких десантных войск на транспорты в Либаве. Ночью 29-го числа транспорты вышли в море и к утру германские корабли уже подходили к острову Эзель.

Первый эшелон десанта шел на тральщиках и эсминцах, чтобы сразу же создать плацдарм вторжения. Главные силы – второй и третий эшелоны (в последнем находилась артиллерия и минометы) – были на транспортах. В шесть часов утра 29 сентября германцы начали высадку в бухте Тагалахт в северо-западной части острова Эзель.