Тот состав Ставки, что оказался в реальности, целиком и полностью лежит на совести военного министра генерала В. А. Сухомлинова, навязавшего его императору. Военный министр понимал, что при той Ставке, что будет выбрана самим великим князем, он не будет иметь на нее никакого влияния. В то же время генерал Сухомлинов сам мечтал занять пост Верховного Главнокомандующего и, когда выбор царя определился не в его пользу, составил штаб Ставки из собственных креатур. Результат оказался самым плачевным, ибо великий князь Николай Николаевич не мог спорить с императором (назначение членов Ставки осуществлялось волеизъявлением царя), а потом и сам смирился с этими людьми.

Похожий вариант сложился в Австро-Венгрии. Престарелый император Франц-Иосиф I, разумеется, не мог сам встать во главе действующих армий. Престолонаследник эрцгерцог Франц-Фердинанд, на которого было завязано руководство вооруженными силами, был убит террористами за месяц до начала войны, и его убийство, собственно говоря, и послужило поводом к войне. Новому престолонаследнику эрцгерцогу Карлу Габсбург-Лотарингскому (племянник Франца-Фердинанда) насчитывалось всего двадцать семь лет от роду, и ему еще предстояло набираться опыта. В итоге верховным главнокомандующим стал троюродный брат императора Франца-Иосифа – эрцгерцог Фридрих Габсбург-Тоскана.

Но было и отличие – начальником Полевого Генерального штаба при австрийском Главковерхе стал самый выдающийся австро-венгерский военачальник – генерал Ф. Конрад фон Гетцендорф, чей авторитет никем не подвергался сомнению. В России подобное назначение в лице генерала М. В. Алексеева произойдет только год спустя. Однако даже в Австро-Венгрии «разделение властей» не прошло гладко. Так, командующий Балканской группой войск фельдцейхмейстер О. фон Потиорек вступил в конфликт с Конрадом. Конрад справедливо считал, что главным фронтом является Восточный – против русских. Потиорек же постоянно требовал подкреплений и выступал против перебросок соединений с Балкан в Галицию. За спиной Потиорека стояли австрийский премьер Л. Берхтольд и венгерский премьер И. Тиса, не желавшие допускать сербов в пределы Австро-Венгрии, полагая, что разгром Сербии побудит нейтральные государства Балкан выступить на стороне Центральных держав. Посредником в переговорах между Конрадом и Потиореком выступила военная канцелярия императора Франца-Иосифа, которую возглавлял генерал пехоты Больфрас. «В результате этих влияний, 21 [8] августа эрцгерцог Фридрих в Перемышле получил телеграфное повеление императора Франца-Иосифа о предоставлении Потиореку прав самостоятельного главнокомандующего силами на Балканском фронте, независимого от Ставки, и о нежелательности дальнейшего ослабления войск, развернутых против Сербии» [135] . Как известно, в августе 1914 года вторжение австро-венгерских армий было отбито сербами и черногорцами. А широкомасштабное наступление австрийцев в ноябре месяце, пиком которого стало кратковременное взятие Белграда, закончилось разгромом в трехдневном сражении на реке Колубара. Только после этого по настоянию Конрада генерал Потиорек был отправлен в отставку. Но зато сколько пролилось лишней крови. После этого первенство Конрада если кем и подвергалось сомнению, то только немцами, в ходе войны все более подчинявшими себе слабевшую Дунайскую монархию.

Положение и репутация императора Николая II и великого князя Николая Николаевича в действующих армиях резко отличались друг от друга и были парадоксальны настолько, насколько можно себе представить. Так, император постоянно выезжал на фронт. Разумеется, не на передовую, но – в войска, которые располагались сравнительно недалеко от линии фронта. Все эти посещения тщательно фиксировались им в своем дневнике.

Например, 31 октября 1914 года царь побывал в крепости Ивангород, под которой всего две недели назад шли ожесточенные бои с главными силами немцев. Другой, наиболее показательный пример, – это посещение войск Кавказской армии в тот момент, когда турки уже перешли в наступление, пока еще не раскрытое и не воспринятое русскими. Царь со своей свитой на автомобилях даже проехал от железнодорожной станции Сарыкамыш до Меджинкерта, где награждал отличившихся в боях чинов армии (1200 чел.). Продвижение императорского кортежа было засечено турецкими наблюдателями, так как неприятельская разведка уже выдвигалась вперед. Впоследствии турки сожалели, что не совершили нападения на русского императора, так как не предполагали, что царский кортеж может быть столь скромным.

В свою очередь великий князь Николай Николаевич вообще не бывал в войсках. Управление сражениями проводилось посредством совещания со штабами фронтов. Таким образом, Главковерх находился либо в Ставке (Барановичи), либо во фронтовых штабах. Объяснений этому существуют два.

Первое основано на субординации, на том, что великий князь «никогда не посещал войска на фронте, всегда предоставляя делать это Государю, так как опасался вызвать этим подозрение в искании популярности среди войск» [136] . Второе – на личной храбрости: «…его решительность пропадала там, где ему начинала угрожать серьезная опасность… великий князь до крайности оберегал свой покой и здоровье… он ни разу не выехал на фронт дальше ставок главнокомандующих, боясь шальной пули… при больших несчастьях он или впадал в панику или бросался плыть по течению… У великого князя было много патриотического восторга, но ему недоставало патриотической жертвенности» [137] . Оба этих мнения оставлены лицами Ставки, близко знавшими великого князя. Поэтому, наверное, оба они имеют право на существование, благо что любой человек, особенно занимающий высокий пост, всегда неоднозначен.

При всем этом войска считали великого князя хорошим полководцем. Солдаты видели в нем заступника от деятельности «плохих генералов», а офицерский корпус рассматривал его как наиболее оптимальный вариант Верховного Главнокомандующего. В отношении же императора считалось, что он «несчастлив» именно как политический лидер и глава государства. В нем видели всего только «полковника», в то время как в великом князе Николае Николаевиче – генерал-адъютанта. Иными словами, по мнению большинства различных чинов Действующей армии, от командармов до рядовых бойцов, великий князь являлся полководцем, а царь – нет. Характерно, что и в эмиграции, уже зная ход и исход войны, мало кто из бывших высокопоставленных военных изменил свой взгляд на императора Николая II и его дядю.

Причин тому несколько. Во-первых, деятельность оппозиционной пропаганды, в которой либеральная буржуазия намеренно противопоставляла царя великому князю в пользу последнего. Во-вторых, предвоенная деятельность великого князя Николая Николаевича на постах генерал-инспектора кавалерии, председателя Совета Государственной обороны, главнокомандующего войсками гвардии и Петербургского военного округа оценивалась весьма высоко, так как сравнивалась с работой других великих князей на военных постах, а здесь, кроме генерал-фельдцейхмейстера великого князя Сергея Михайловича, и назвать некого. В-третьих, характер великого князя, внешность, манера поведения импонировали военным людям, в отличие от скромности и застенчивости царя.

Наконец, раздуваемая «распутиниана» побуждала видеть в великом князе одного из возможных преемников Николая II если не на троне, то на посту главы государства в военное время – диктатора. Само собой разумеется, что о срывах Верховного Главнокомандующего, его плачах в подушку в период поражений, необычайным образом выражаемый восторг и проч., никто не знал. Один из исследователей так писал о смене Верховного Главнокомандующего: «Всегда уравновешенный Государь и был причиной резкого изменения положения на фронте после смены Верховного Командования. Уж, конечно, Государь не мог бы никогда плакать в подушку [после падения крепости Ковно], или задирать ноги, лежа на полу [о слухах отстранения Распутина от Двора], как это делал “мудрый полководец” Николай Николаевич» [138] .