После провала Барановичской операции немцы стали отправлять резервы под Ковель, в полевые форты которого по-прежнему безуспешно долбились армии генерала Брусилова. Сами же армии Западного фронта продолжали бездействовать всю кампанию 1916 года, время от времени передавая некоторые свои войска на активно действующие фронты – Юго-Западный, а с осени – Румынский.

Итоги июньских наступлений получились неутешительными. Сражения под Ковелем и Барановичами составляют одно целое. Сами же германцы отлично сознавали, что «дело было не в обороне Барановичей и Ковеля, дело было в преграждении стратегического пути на Брест-Литовск. В случае взятия Барановичей или Ковеля, прорыв был почти обеспечен, обе части разъединены, произошел бы стратегический разрыв, охват обоих флангов… это было бы стратегическим поражением всего [германского] Восточного фронта» [162] .

Удар армий Западного фронта в направлении на Брест-Литовск выводил русских в тыл всей ковельской австро-германской группировке, вынуждая противника к отступлению. В итоге главкоюз генерал А. А. Брусилов получал оперативную свободу действий и мощный железнодорожный узел. Неудача под Барановичами перечеркивала этот смелый замысел, и следовало немедленно, как только выяснилось нежелание генерала Эверта к возобновлению наступления, перенести главные усилия армий Юго-Западного фронта на львовское направление. Но не было сделано и этого, причем теперь уже по вине Брусилова, так как начальник штаба Верховного Главнокомандующего генерал М. В. Алексеев пытался подвигнуть главкоюза к перегруппировке и перенесению главного удара южнее, дабы вырваться из «ковельского тупика».

Только 13 сентября генерал Брусилов приказал 8-й армии перенести удар на Владимир-Волынский. Конечно, на данном этапе развития операции это не могло помочь: на следующий день германцы нанесли контрудар на участке у Корытницы, занимаемой ударной группой из 1-го Гвардейского, 8-го армейского и 4-го Сибирского корпусов, захватив до трех тысяч пленных.

Теперь фактически вся операция Юго-Западного фронта свелась к овладению Ковелем. 7-я и 11-я армии, стоявшие на стратегически наиболее выгодном направлении, вели частные бои, ибо не имели резервов. Успехи же 9-й армии в Карпатах объяснимы скорее личностью ее командира, генерала Лечицкого, нежели какими-либо хитроумными оперативными замыслами русского командования.

Многомесячная неудача под Ковелем имеет под собой предпосылки, крывшиеся в особенностях принципов военного искусства, проявленных военачальниками периода Первой мировой войны. Психологическая невозможность слома укрепленного германского оборонительного фронта в позиционной борьбе довлела над союзными военачальниками. Но нельзя скидывать со счетов и личностный фактор: штаб Юго-Западного фронта, сам генерал А. А. Брусилов и, наконец, генерал М. В. Алексеев как фактический руководитель русской Действующей армии не сумели перестроиться для своевременного перехода от позиционной войны к маневренной.

Однако дни «кризиса» неприятель испытывал вплоть до первой перегруппировки армий Юго-Западного фронта, которую генерал А. А. Брусилов предпринял еще до того, как 8-я армия заняла выгодное исходное положение для броска на Ковель. Немцы выиграли несколько дней и успели перебросить под данный город свои войска, которые в дальнейшем только увеличивались. После этого противник всегда выигрывал в сосредоточении, что давало ему возможность подвезти в Ковель лишние германские батальоны, а австрийцам – отойти на запад, чтобы оправиться от поражения.

Тем не менее весь сентябрь на ковельском направлении шли упорные бои, в которых русские несли громадные потери. Наконец, факт невозможности развития наступления стал понятен всем. 25 сентября даже императрица Александра Федоровна писала царю: «О! Дай снова приказ Брусилову остановить эту бесполезную бойню…

Наши генералы не считают живых, они привыкли к потерям, а это грех». Через два дня царь распорядился приостановить дальнейшее развитие сражения под Ковелем и на Стоходе. Оппозиция немедленно истолковала человеческую жалость царицы как вмешательство Распутина в управление войной.

Обескровившие армии Юго-Западного фронта громадные потери не внесли существенного изменения в общее стратегическое положение Восточного фронта, в связи с чем В. Доманевский, офицер-эмигрант, считал, что «наступления в 1916 году обратились в прелюдию марта и ноября 1917 года». Ему вторит и А. С. Лукомский, тогда начальник 32-й пехотной дивизии, дравшейся в составе Юго-Западного фронта: «неудача операции лета 1916 года имела своим последствием не только то, что этим затягивалась вся кампания, но кровопролитные бои этого периода дурно отразились и на моральном состоянии войск» [163] .

Если в 1915 году поражения объяснялись недостатком оружия и боеприпасов, и войска, все отлично понимавшие, тем не менее, дрались с полной верой в конечный успех, то в 1916 году было все, а решающая победа опять ускользнула из рук. Неверие в командиров вызвало сомнения в возможность достижения победы. Потому и результаты Брусиловского прорыва довольно неоднозначны.

С одной стороны, противник понес потери в полтора миллиона человек, что делало вооруженные силы Австро-Венгрии практически небоеспособными и малозначащими перед кампанией следующего, 1917 года. Успехи русских армий Юго-Западного фронта не только повысили вес Восточного фронта в общекоалиционной войне, но и, наряду со сражением на Сомме, послужили переломом в войне.