Русские отказались от глубокого вторжения на Кавказ, от Босфорской операции и т.д., хотя те же англичане понемногу прибирали к рукам германские колонии и богатые нефтью азиатские территории Турции. Русские упорно двигались туда, куда их подталкивали англо-французы, оплачивая требования союзников излишней кровью русских людей. И все это – во имя ежегодных требований союзников наступать на Берлин.

Результаты были плачевны для Российской империи, но зато как нельзя более выгодны для ее союзников: с каждым новым годом войны русские все больше и больше выдыхались, в то время как западные союзники, имея за спиной поддержку колоний и США, только укрепляли свои позиции. Одновременно с этим русские тщательно изматывали противника, отвлекая на себя, повторимся, не меньше половины личного состава армий противоборствующей коалиции.

Традиционные империи, сцепившиеся в смертельной схватке, играли в «поддавки» с республиканцами Великобритании, Франции и США, передавая им владычество на планете. Даже советские военные ученые были вынуждены с горечью констатировать, что «к 1917 году силы России, измотанные длительной войной, были подорваны. Излишняя активность вооруженного фронта подорвала тыл страны… Внутри государства назрел продовольственный и транспортный кризис, а между тем в наступающем 1917 году англичане и французы ожидали новых, и в большем масштабе, напряжений со стороны Русского фронта» [189] .

Почему же русские не соотносили боевые задачи Восточного фронта с объективным положением Российской империи в Антанте? И не столько даже с объективным положением, сколько с тем, на котором настаивали союзники. Как показывают отечественные исследователи, дело не в напряжении мобилизационных усилий воюющих государств вообще, а в распределении мобилизационной нагрузки между союзниками. Так, «…существует вполне отчетливая грань, за которой неравномерность распределения нагрузки превращает союзника в [зависимого от ведущей страны]… В этом случае один из союзников получает выгоду, снижая свою мобилизационную нагрузку, злоупотребляя своим положением – за счет перегрузки экономики другого союзника… этот союзник, бланкируя своим положением, давя “дружественной, союзнической пропагандой”, дает ложные ориентиры “партнеру”, заставляя его вырабатывать свою стратегию применительно не к реальному положению, в котором он находится, а к завышенным союзническим обязательствам. Это ведет к радикальному, самоубийственному перенапряжению сил “союзника”» [190] .

Свою линию англо-французы твердо и последовательно проводили по всем направлениям, пытаясь решать проблему войны прежде всего за счет своего русского союзника. Хотя, разумеется, никто не может отрицать величия и героизма французской и британской наций, последовательно, отважно и твердо боровшихся с общим врагом – европейским агрессором, зараженным идеями расового превосходства и шовинистической нетерпимости.

Наглядным примером является ситуация с военнопленными. Львиную долю пленных военнослужащих держав Антанты составляли русские, вынесшие на себе тяжесть беспримерной по своим трагическим последствиям кампании 1915 года. Русские военнопленные к сентябрю 1915 года составляли 72,8 % всех пленных, расположенных только в Германии, а ведь до миллиона русских солдат и офицеров находилось в концентрационных лагерях на территории Австро-Венгрии. Так вот, англичане пытались облегчить участь своих военнопленных не только посылкой продуктов и прочих вещей, но и чисто физически – обменом на немецких пленных, переводом англичан в лагеря с улучшенным содержанием, интернированием в нейтральных странах (Швейцария, Дания). В то же самое время англичане всячески препятствовали отправке продовольствия русским военнопленным и, тем более, обмену русских пленных на германских. Так, на официальный запрос 1-го Всероссийского съезда по делам военнопленных был дан ответ, что русское правительство отказывалось от размена пленными вследствие настояний союзников, главным образом англичан, которые находили, что «у России имеется большой запас живой силы, поэтому увеличивать живую силу Германии путем обмена пленных не следует» [191] .

Это при том, что в Российской империи было всего лишь около ста пятидесяти тысяч пленных немцев (австрийцев – в десять раз больше) против почти миллиона русских военнопленных в Германии. Выходило, что обмен двадцати пяти тысяч пленных англичан (к осени 1915 года) был возможен, а русским это было непозволительно. Так обращаются только с колониями. А раз российское правительство терпело подобные выходки со стороны союзников, то что здесь можно комментировать? Но хороши же и наши союзники – практика двойных стандартов в политике родилась далеко не вчера.

Тем не менее англо-французы, быстро осознавшие, что война будет длительной и тяжелой, на грани выживания, спешили еще больше привязать Россию к Антанте. По предложению правительства Великобритании, более всего опасавшегося нетрадиционного хода со стороны партнеров по коалиции, уже менее чем через месяц после начала войны в Лондоне было подписано соглашение с обязательством «не заключать сепаратного мира в течение настоящей войны», а также подвергнуть обсуждение условий мира предварительному соглашению всех союзников. Впоследствии англо-французы даже пошли на соглашение о передаче Российской империи Черноморских проливов. Как раз британцы первыми признали право России на Босфор и Дарданеллы по окончании войны, но и они же упорно, в течение всего 1915 года, штурмовали Дарданеллы, не желая уступить и штыка для помощи обескровленной Сербии.

Примечательно, что союзники предприняли данный шаг весьма неохотно, хотя тогда же условились разделить между собой всю остальную Турцию, германские колонии, экономическое влияние на Балканах. В чем же тогда причина? Ответ прост – в том, что без России западные державы не могли надеяться победить противника (до вступления в войну США было еще далеко, да и десяток США образца 1914 года не сумели бы так обескровить Тройственный блок, как это сделали русские). Таким образом, и после подписания соглашения о незаключении сепаратного мира с врагом «удержание империи Романовых в войне оставалось важнейшей международно-политической задачей блока противников Германии, поскольку – это было очевидно – без поддержки России одни только западноевропейские участники антигерманского альянса были не в состоянии обеспечить себе военно-силовое преимущество над Четверным союзом» [192] .

Разумеется, что участие Российской империи в войне фактически целиком и полностью зависело от ее императора, на которого замыкались все нити, державшие Россию в войне. По мнению одного из исследователей, «у Запада в общем и целом никогда не возникало сомнений в лояльности императора Николая II как союзника по мировой коалиции. Царь сделал выбор, он определил для себя две главные задачи своего царствования: ликвидировать зависимость от Германии в экономике и найти способ примирения с главным антагонистом предшествующего столетия – Британией. Решение этих двух задач было необходимо, по его мнению, для развития огромных ресурсов России. Испытание ужасающей войной не поколебало эти идеи, он никогда в годы войны не отступил от этой схемы» [193] . Если данное предположение является справедливым, то остается только посочувствовать геополитическому чутью российского императора.