Влад рано понял, что умом не блещет, и страшно разозлился по этому поводу – на всех. То есть на самом деле он решил, что идиоты как раз все остальные.

В то лето, когда исчез отец, мать отправила их со Славкой к своим дальним родственникам. Теперь мальчишки шатались не по стройке, а по деревне – как будто одно другого лучше. Славка, конечно же, набрал с собой книжек, которые читал, валяясь в саду под яблоней, а Влад пытался наладить коммуникацию с местными.

Там было человек десять пацанят и девчонок, такая микробанда, все загорелые, крепкие и лазающие по деревьям, как макаки. Хромой Влад был им нужен, как зайцу стоп-сигнал. Обычно все общение в коллективе сводилось к тому, что планировали обнести бывший колхозный (колгоспный) сад, травили матерные анекдоты или думали, как поймать и побить Эвку. Влад с пятого на десятое понимал, что они там базарят: их было много, они то и дело ржали, а еще говорили не по-русски. (Когда Влад вырос, его коробило от утверждения, что все славянские языки похожи; всякий раз, услышав, что русские, белорусы и украинцы без проблем поймут друг друга, он принимался с пеной у рта доказывать, что это не так – ни черта не поймут, как ни старайся.)

Эвку почему-то не любили, говорили, что она «лышайна» и «гыдка». Эвка каталась по улице на здоровенном взрослом велике, хотя была для него слишком мелкой, поэтому ездила «пид рамою», то есть стоя. Обычно она носила обрезанные из старых джинсов шорты и драную настолько, что было видно тело, майку. Когда Влад услышал, что у Эвки лишай, то подумал, что она лысая, но волосы у нее были – только короткие. Если б Влад не знал, что она девочка, он бы мог подумать, что это мальчишка. Хотя, конечно, если присмотреться, было видно, что у нее девчачье лицо, немножечко похожее на Полинино (может, из-за веснушек, а может, Влад просто скучал по Полине). Эвка всегда смотрела прямо, а дети орали, сидя на лавке, а кое-кто – на заборе или на дереве, которое росло за забором:

– Лышайна!

Эвка делала вид, что не слышала, но не могла не слышать. Не то чтоб Владу было ее жалко – он вообще ее не знал, но происходящее казалось ему глупым и противным. И однажды, когда все затихли, Влад произнес кое-что, казавшееся ему красивым и мудрым. Наверное, он услышал эти слова в кино или от кого-то из взрослых. А может, от Славки, который много читал.

– Зачем вы ее обижаете? Она же… вона же чоловик!

Все загоготали. Сидевшие на дереве даже, кажется, чуть вниз не попадали. Они ржали, а Влад готов был провалиться сквозь землю со своими умными словами.

– Чоловик! Чоловики – цэ мы, хлопци! А дивчата – жинкы!

Влад чувствовал себя хуже, чем «лышайный» – он чувствовал себя тупым. Бесконечно и беспросветно тупым. Это был позор похуже того, что Славка научился понимать по часам в пять лет, а Влад – только в семь. Похуже того, как надеть колготки задом наперед после тихого часа в саду. Хуже позора не уметь залезть на дерево из-за ноги.

Больше дружить с деревенскими детьми Владу не хотелось. Оставалось только придумывать, что у него есть крутое оружие, из которого Влад шмаляет по ним, и они повисают на ветках дерева или на заборе, как постиранное белье на веревке. И кровь с них капает на землю.

Нет предела совершенству – еще худший позор ждал Влада в школе, когда он оказался самым тупым учеником в классе (конечно, был еще и Олег, но тот наглядно демонстрировал тезис, что при силе не нужно ума).

Однажды математичка Ктория Санна увидела с внутренней стороны обложки Владовой тетрадки для контрольных работ «портрет Олега». Предыстория такова: Олег, как обычно, задирал Влада, и тот его нарисовал. Ну как нарисовал – изобразил человечка и подписал «Олег», а напротив – робота, который в него стреляет. Потом нарисовал в Олеге дыру, из которой вываливаются внутренности – хотел повесить кишки Олега на елку, как гирлянду.

Полина увидела это и засмеялась. Сказала, что Влад крутой, у него прямо комикс получился. Ктории Санне комикс Влада не понравился – и она вызвала в школу маму. Только мама, конечно, не пришла, а передала с Владом записку, что ей очень некогда: она едет за товаром.

Ктория Санна ругалась, что Влад мало того что совсем не понимает математику, так еще и рисует на уроках расчлененных Олегов. Как будто увлечение живописью как-то помешало Леонардо создавать великие изобретения! Вот и Владу комиксы про Олега не мешали – он что с ними, что без них был безнадежно туп в математике, да и, честно говоря, не только в ней.

Но самый позорный позор пришел откуда не ждали. На физре Владу делать было нечего, из-за ноги. Обычно он сидел в раздевалке для мальчишек, а иногда ходил смотреть, как ребята играют. Но его бесило видеть, как они носятся и скачут, пока он сидит на скамейке – в колене даже покалывало от злости. Если играли в пионербол, Влад всегда болел за ту команду, в которой была Полина, и она всегда побеждала (Полина отлично играла, высокая, легкая, гибкая, на нее можно было смотреть бесконечно, и физрук на нее тоже пялился). Луизу Извозчикову на какое-то время освободили от физры. Мелкой и худой Лу тоже не слишком повезло с телом, поэтому сперва Влад даже проникся к ней чувством солидарности. Поначалу Лу с Владом просто сидели на лавочке, а потом стали разговаривать. Луиза призналась, что освобождение от физкультуры у нее липовое – маме сделали по знакомству, за деньги. Мама хочет, чтоб Лу была круглой отличницей, а по физре ей даже на четверку норматив не сдать. Влад сказал, что она все правильно сделала, ничего нет хорошего в физре, тем более для таких, как Лу и Влад. Всякие Олеги все равно бегают быстрее них.