Потом Лу заявила, что так сидеть скучно, поговорила с физруком – и он стал отпускать их в библиотеку, но с одним условием: Лу вычитала, что шахматы и шашки – это тоже спорт, поэтому Лу и Влад должны были всю физру играть в шахматы, которые она приносила с собой. Маленькие такие, в коробочке. Влад умел играть в шахматы, только насчет коня возмущался: ужасно тупо, что конь ходит какими-то скачками, как заяц.

Первую партию он проиграл довольно быстро и сказал:

– Я, похоже, никак не освоюсь с этим конем. Это какая-то фигура типа Олега. Только лягается и скалит зубы. А король вообще бесполезный, стоит и не делает ничего, пока его жена защищает.

– Если хочешь демократии, давай в шашки! – предложила Лу.

В шашки Влад играл нормально. Они со Славкой как-то все лето играли в шашки, Влад даже выигрывал иногда. Так что и в этот раз были шансы победить, поэтому Влад согласился. И продул четыре партии подряд. Маленькая кудрявая Лу выигрывала у него раз за разом, кудряшки ее противненько подпрыгивали, а его шашки одна за другой улетали с доски.

Неужели Славка тогда, летом, поддавался? Неужели Влад даже в шашки у девчонки выиграть не может?

Что он тогда может вообще?

– А-ай! – Он смел все чертовы шашки с доски. – Надоело! Не хочу больше думать!

– Ну ты чего? Ты же мог выиграть, смотри. – Лу принялась возвращать шашки на доску. – Вот так было! У тебя же было две дамки, ну ты чего?! Я сидела и тряслась, что ты меня сейчас сделаешь!

– Не хочу я больше играть. Голова болит. И в ухе стреляет, – зачем он про ухо наврал, сам не понял. Влад совсем плохо соображал к тому моменту.

– Хорошо. В следующий раз можем поиграть в точки. Там и доска не нужна.

Влад чуть не заплакал. Белобрысая мелкая Лу размазала его, как комара по коленке. Он думал, что Лу тупая зубрила, но она действительно была умной, может, даже умнее Славки, у которого Влад все-таки пару раз выигрывал (или тот поддавался?). Олег надавал Владу лещей физически, а Лу – интеллектуально. Не жизнь, а полное фиаско.

– Я тогда почитаю немного, – сказала Лу и достала книгу.

А Влад принялся рисовать роботов в тетради. Они стреляли во все стороны, и от них разбегались маленькие человечки. Никуда вам не убежать, конец вам всем.

Кстати, человек по-украински «людына».

Девочки – пока маленькие – любят задавать друг дружке вопрос: а как бы ты хотела, чтоб тебя звали? Потом, когда они становятся старше, этот вопрос превращается в «А как ты назовешь своих детей?». Иногда это имя – имя будущего ребенка – носят в себе годами, как будто уже беременны выдуманным существом. У них еще кавалера нет, они не целовались ни разу, не говоря уж о том процессе, от которого появляются дети, но в них уже живет дочь или сын – то самое имя. Очень часто те самые, заветные, дети так и не появляются на свет: или ребенка решают назвать в честь любимой бабушки (а то вовсе нелюбимой, но все же надо уважать старших), или муж настаивает на своей версии, или… да мало ли что может произойти, что помешает давно задуманному существу обрести плоть и кровь – классический случай смятого и выброшенного в мусорку черновика или нажатой клавиши Delete.

Но с мамой Лолы все было иначе (Лоле рассказывали эту историю много раз) – мама не слишком задумывалась о том, как назвать ребенка, – и вообще мало думала о детях. Первая беременность оказалась внематочной, маму забрали на скорой из-за открывшегося кровотечения и страшной боли. Папа остался дома, вытирал с пола кровь и следы ботинок врачей. (Иначе, кто бы их вытер? Лола вообще за всю жизнь не помнила, чтоб хоть раз мама мыла пол, она была деревянная, человек с негнущимся хребтом, ни для поклонов, ни для уборки.) Первая беременность маму скорее удивила, чем напугала: она предпочитала размышлять о том, что было вне ее тела, чем о том, что было внутри:

– Надо же, я думала, меня тошнит от советской власти, а это вот что!..

Потом у нее случилось еще два выкидыша: дети не хотели приходить в мир через эту дверь.

Лолина мама была русская, отец – татарин, но этому в семье не придавали значения. Лоле долго казалось, что верить в национальности почти то же самое, что верить в бога – немножко стыдно. Родственники отца недолюбливали маму – она считала, что все дело в ее отрицании ведущей роли партии, в действительности все дело было в ее отрицании ведущей роли мужниной родни. До рождения Лолы мама перепечатывала на машинке какую-то запрещенную литературу. В школьные годы Лола нашла на антресолях кипы порыжелой бумаги. Все политическое Лола не запомнила – для нее оно сливалось в одно сплошное «долой»; обнаружился там и неожиданный эротический рассказ, над ним Лола похихикала, а потом выбросила и забыла – ее не интересовало то прошлое, которое ее не касалось.

Лола появилась на свет только потому, что мать положили на сохранение, изолировали от ее привычного мира борьбы с борьбой, заставили смотреть на обшарпанные больничные стены и разговаривать с другими женщинами не только о политике. И мать увидела, как ждут детей, и сама стала ждать, как и все. Не умевшая встраиваться в иерархические системы – в семью или государство, – она отлично вписывалась в любое разношерстное-разномастное сборище, в любую толпу – ожидающих на остановке автобус, ожидающих перемен или ожидающих появления на свет человека. Она проникалась чужими ожиданиями, подпитывала их – товарищ, верь! – и приближала ожидаемое так, как умела только она.