Влад не любил людей, а худшее испытание для того, кто их не любит, – очередь. А уж ту очередь и вовсе вспоминать не хочется…

Мать приволокла Влада в Балбесовку, к какой-то «бабке», которая лечила людей и предсказывала будущее. Первую половину дня пришлось стоять на улице: в доме и даже во дворе не было места. Люди разве что на плечах друг у друга не сидели. У забора стояла лавка, не очень прочная, покосившаяся, но все-таки лавка. Мать протащила Влада к лавке – шла вперед, раздвигая толпу своим телом, а Влад вился вслед за ней. Он старался быть быстрым, чтоб не захлебнуться в людском море, потому что тут же пошел бы на дно.

– У него ножка больная… простите… можно, он сядет?

Мать всегда начинала с заискиваний – это давало ей преимущества в случае конфликта: люди всегда на стороне того, кто изначально пытался решить дело миром, даже если потом он развязал войну, не оставившую и камня на камне.

– Тут все больные, – проскрежетала старуха в пестром свитере с рынка; мать баулами возила такие из Турции – рыжий тигр на фоне зелени, и все в блестках.

– Твоя кофта как раз столько места занимает, чтоб он сел, – мать пошла в атаку. – А так ты на две жопы места забрала.

– Это я-то? На себя глянь, двоежопая! – Бабка, сомлевшая в теплой не по погоде кофте, да и знатно уставшая от безделья, с энтузиазмом бросилась в бой. – Жрут как не в себя, а потом лечатся!

– Со своим стулом надо было идти, если у тебя ребенок больной, – вклинилась другая бабка. Она и правда пришла со своим табуретом и теперь сидела на нем, как царица на троне.

– Садись сюда, – донеслось с другого края лавочки. Там потеснились дамы маминого возраста. Влад и сам удивился, что влез: похоже, люди могли занимать очень разное количество места в пространстве, сжимаясь или расширяясь, как газ. Правда, Влада тут же сильно сжало с боков и в носу защекотало от запаха дезодоранта, родственного туалетному освежителю воздуха «Морская свежесть».

– Сиди тут, я приду позже, как очередь подойдет, – сказала мать. Потеснившихся людей она не поблагодарила: когда добиваешься своего, можно уже не унижаться. – Никуда не уходи, понял?

Влад кивнул и замер. По опыту он знал, что, как только мать уйдет, у бабок начнется долгое и беззастенчивое (как будто он не слышит!) обсуждение, какая она хамка. Его корежило: мать выбила для него место, а он трусливо молчал, когда ее за это обругивали со всей бабской завзятостью.

– Ишь какая! Торгашка, поди, – сказала бабка с тигром.

– Мужик ушел, – дополнила картину бабка с табуретом.

– Да стерва просто, – поставила точку третья, доселе молчавшая бабка, сидевшая рядом с Владом.

После этого подведения итогов, как после ответа в задаче, обсуждать стало нечего и все переключились на другое: у кого что болит и кто с чем пришел. Бабки сладострастно перебирали свои ноющие суставы, выпирающие на руках и ногах шишки и даже какие-то выпадающие внутренности, а еще почему-то мышей.

– Слыхали: одна баба деньги в банки складывала. Не в те, которые «Хопер-инвест», а в стеклянные… так оно надежнее… только закрывала обычными крышками, капроновыми… а мышки-то крышки прогрызли и деньги себе на кубло утащили… все доляры канули, – хохотнула тигросвитерная.

– Я вчера с утра встаю, умываюсь, а вода какая-то тухлая. Я в умывальник глядь – а там мыша плавает… захлебнулася. Пришла вот, чтоб смертный дух с себя снять… а то ведь помру… – Бабка на табуретке заерзала, как будто из сиденья ее кольнул гвоздь.

– Помрешь, как пить дать, – ехидно заметила всем бабкам бабка. – А если одна живешь, так мыши тебе и сжируть… Хе-хе…

Не успел Влад позлорадствовать, как сквозь толпу к лавке протиснулась еще одна женщина возраста его матери и таких же габаритов.

– Сюда иди, – приказала она, и вслед за ней показалась высокая и очень худая девушка. Женщина окинула взором сидящих, поняла, что ей ничего не светит, и скомандовала: – У забора стань. Чтоб не потерялась.

– Ой, Татьяна Ивановна, а вы-то с чем? – узнала ее бабка в свитере.

– С дочерью, – угрюмо сказала женщина.

– А что не так? Хорошая вроде девочка.

– Шестнадцать лет, а все девочка, – непонятно для Влада пояснила тетка. – В рост идет, и все. Гляньте, она ж как доска.

– Ну, вроде что-то есть, – пискнула бабка с табуретки.

– Что есть, так то вата напихана, – махнула рукой мать девушки.

– Да и ваты что-то не богато, – припечатала главбабка.

Влад усиленно скосил глаза. Девушка стояла у забора, опустив голову. Она и верно была совсем плоская, то есть чуть-чуть что-то намечалось там, где должна быть грудь, да и то, оказывается, «вата напихана». Девушка старалась не смотреть в сторону бабок, не видеть и не слышать их, даже на голову натянула капюшон ветровки. И еще она сильно сутулилась. Такая взрослая, такая жалкая. Влад смотрел на ее профиль – на выемку, где лоб переходит в нос, на глубоко вырезанный подбородок и едва заметные губы. Ему даже показалось, что он чувствует, как она дышит, как стучит ее сердце, но потом он понял, что это его собственное сердце. Стучит, разгоняя по организму чувство вины и бессильную ярость.