Шрифт:
– О, тут я могу помочь! То есть не сам, хоть и спик инглиш вроде неплохо, но не на том уровне, чтоб готовить в вуз… Но есть человечек один… А не хотите посидеть? – вдруг спросил он каким-то другим тоном. – Теперь уже так, по-дружески, а? Перетрем наши дела…
«Какие наши дела?» – подумала Лу, но Олеська уже тащила ее за собой, даже не спрашивая согласия (они были почти одного роста, но Олеська всегда носила каблуки, была сильнее и увереннее, оттого казалось, что она – старшая, и Лу старалась не замечать, что подруга частенько этим злоупотребляет).
С этого-то все и началось. Олеська довольно быстро стала встречаться с Сашей. Точнее, они пару раз сходили в кино, а потом вроде как разбежались, но… именно он познакомил ее с Яном.
Ян был всего лет на семь старше их с Олесей, но выглядел очень взросло и солидно. (Честно говоря, Лу своеобразно понимала солидность: в ее глазах чем больше у мужика залысины, тем он солиднее, а полностью лысый Равиль Касимович так вообще самый солидный босс во всем Заводске.) Ян владел небольшим цветочным бизнесом – сетью ларьков по всему городу. Эти вездесущие ларьки всегда удивляли Лу: они работали круглосуточно. Кому и зачем мог понадобиться букет посреди ночи в спальном районе Заводска? Только если Олеське.
Так или иначе, а эти цветы ее покорили. Их было много. Очень много. В маленькой съемной квартирке стало тесно: цветы вообще занимают гораздо больше пространства, чем кажется – хрупкая здоровьем Лу быстро это поняла.
– Олесь, эти лилии… у меня от их запаха голова болит…
– Лу, это же орхидеи! Знаешь, какие это дорогие и редкие цветы!
– Это лилии! Обычные лилии! Пожалуйста, давай их в ванной запрем, а?
– Это точно не орхидеи?
– Да, клянусь тебе!
– А я орхидеи просила! Лилии ведь не такие редкие и дорогие, да?
Олеська доставала огромный, шелестящий целлофаном букет из вазы и выносила на мусорку – и Лу тут же становилось жалко цветов, погибших по ее вине.
Ян не нравился Лу: ей казалось, все, что он говорил, было приказом или наездом. Даже если он замечал, взглянув в окно: «Идет дождь», то дождь после этих слов должен был пойти в другую сторону. И уж тем более какие-то жалкие лилии по его приказу точно были обязаны превратиться в орхидеи. У Яна была «девятка», на которой он и приезжал за Олеськой – и увозил то в ресторан, то погулять, то к себе домой.
Лу долго боялась посмотреть правде в глаза, и потому, когда случилось то, что должно было случиться, это выбило у нее почву из-под ног.
Она осталась одна.
– Ян предложил… я тебе деньги оставлю – за этот месяц, а дальше ищи новую соседку…
Начиналось что-то новое и неприятное. Как бы сильно Лу ни хотела, чтоб ничего не менялось, а все менялось. Ей захотелось сказать что-то жалобное, щенячье: «Не уходи», «Не бросай меня», «Мне страшно».
Олеська расплывалась у нее перед глазами, как будто пряталась за той стеной из стеклоблоков, которая была у них в школе на втором этаже.
– Предательница, – наконец тихо сказала Лу.
«Все школьные годы ты у меня списывала, заставляла держать зеркальце, когда красилась в подъезде, использовала меня, пока мы жили вместе, когда надо было достать противные волосы из слива душевой, а теперь вот так берешь и уходишь…»
– П-предательница! – сказала она громче.
Олеська развернулась и ушла.
Лу не пыталась сдерживать слезы. Она не умела прятать боль, скомкать ее, как несвежий носовой платок, и засунуть в карман; маленькую лодочку на волнах отчаяния, ее долго бросало то вверх, то вниз под раскаты грома, вспышки молний и потоки ливня.
Новую соседку она так и не нашла. Теперь на оплату квартиры уходила почти вся ее зарплата. Чтобы как-то выжить, Лу стала брать больше смен и вообще почти перебралась на работу. Так было легче. Лу заваривала овсянку в чашке, пила дешевый, кисловатый растворимый кофе и проводила в клубе целые сутки.
Возвращения с работы стали другими. Лу выходила из автобуса и шла вдоль домов, вдоль кустов и деревьев, дворами, своим собственным, придуманным ей путем, петляя среди одинаковых многоэтажек, уверенно ныряя в арки – во тьму, но тьма была неприятная, тьма смотрела взглядом Хряща, который безмолвно дежурил у их подъезда.
Лу писала Олеське:
«Он тебя поджидает, похоже».
«Ненормальный. Вызови ментов».
«Он меня не трогает. Стоит просто».
«Дебил».
Тихий, безмерно преданный Олесе воздыхатель казался Лу опасным. «Она бросила меня наедине с монстром, которого сама же и прикормила, – мрачно думала Лу. – Вдруг однажды у него вместо букета будет с собой нож? А что если в темноте он примет меня за нее?» Лу и в голову не приходило, что спутать их с Олесей не смог бы даже слепой: звонкий стук Олесиных каблуков или шарканье ботинок Лу ясно дали бы понять, кто это идет, не говоря уже о том, что Олеська всегда ходила в платьях, держала плечи расправленными и даже в лютый мороз не носила шапку, а Лу постоянно сутулилась и натягивала на голову капюшон. «Он убьет меня, однажды примет за Олеську и убьет», – воображение рисовало ей лужу крови и букет белых лилий, обагренных алыми брызгами. Ужас и тоска подтачивали Лу: она еще больше исхудала, хотя казалось, куда еще, шеф перестал давать ей дополнительные смены, беспокоясь о ее здоровье; она даже подумала о том, чтобы вернуться к матери, но тут неожиданно поступило предложение пожить у одной девчонки, родители которой укатили в Москву делать бизнес. Лу согласилась и съехала, но и на новом месте Хрящ часто мерещился ей – или возле подъезда, или во сне. Теперь он преследовал ее, именно ее.