– Раньше кришнаитом был, но это давно, – пояснил чудик. – Теперь просто привычка.

Будь Андрей любопытнее, он расспросил бы соседа о том, что привело его к этой чудной вере и что увело от нее, но делать этого он не стал, буркнул только что-то вроде:

– Мм, понятно.

– Я в бога больше не верю… то есть верю, но… я тебе так скажу: по сути все религии правы и вещи говорят верные. Я правильно изначально рассуждал, только запутался… Главное ведь что: ненасилие. Я ведь из-за этого даже в армии не служил, а точнее…

Вот тут он и рассказал про альтернативную службу и как полтора года работал санитаром в какой-то больничке у черта на рогах. Рассказ этот нужен был чудику только для того, чтоб перейти к главной теме – своей личной вере в особого космического бога, но этого Андрей уже не слушал и не запоминал, а просто стоял, кивая, и прокручивал в голове мысль: «А ведь можно было…»

Все, что так или иначе было связано с армией и войной, вызывало у Андрея глухую ярость, в целом ему несвойственную. Всякие рассказы про то, как солдат заставляют красить траву в зеленый цвет или убирать лужу граблями, у большинства вызывают смех – но смех добродушный, типа «ну, тупизм, но все равно родной, правильный тупизм», Андрей же начинал тихо скрежетать зубами. А еще в армии Андрей не хотел служить из-за желания показать отцу, что шел бы он к черту.

Стоило маме на какое-то время отлучиться – и отец уходил в алкогольный заплыв. Когда Андрей добрался до выпускного, мама получила две путевки в санаторий. Ей, перенесшей операцию, надо было подлечиться, ну а Ленка… бросать мелкую на попечение отца и брата мама не решилась. В общем, мама с Ленкой уехали, оставив их с отцом вдвоем.

– Андрей, – сказала мама перед отъездом. – Ты взрослый, и я тебе доверяю. Присматривай за отцом.

Учебный год подходил к концу, нужно было готовиться к выпускным и вступительным экзаменам. А еще – очень хотелось погулять, искупаться в речке, полежать на траве, глядя на небо сквозь ветви деревьев. И тут Сашка Трошкин предложил совместить приятное с полезным: приехать к нему на дачу на выходные – сперва немного позаниматься, а потом отпраздновать его день рождения.

– Помогите, мне б матешку сдать хоть на троечку… мне батя обещал мопед купить, как школу закончу!.. Вы меня чуток в матешке натаскаете, а я вас шашлычками угощу!

Андрей согласился: ему не очень-то хотелось сидеть дома, с отцом, решая задачи по алгебре под аккомпанемент телика и отцовских комментариев к новостям. Выехать должны были в пятницу вечером, чтобы в субботу проспать до обеда, потом планировалось до вечера учиться, а празднование дня рождения намечалось на вечер воскресенья. Правда, перед отъездом Андрей уточнил у Сашки: есть ли в поселке связь и кому, если что, можно позвонить. Сашка посмеялся, сказал, что телефон у них есть, и продиктовал номер. Этот номер Андрей оставил отцу:

– Если что-то случится, звони.

Отец кивнул с серьезным видом, но что-то – скорее всего, его нездоровые глаза – подсказало Андрею, что этого недостаточно, и перед самым отъездом он поднялся на этаж выше и позвонил в дверь Нелли Артамоновны, старушки, с которой он иногда здоровался в подъезде.

– Я уезжаю до понедельника. Если вдруг что… в общем, вот номер, по которому вы сможете меня найти.

До деревни добирались больше часа, вначале на электричке, а потом долго шли пешком. По дороге Сашка то и дело заговаривал с местными – рассказывал (хвастался?), что вот друзья приехали на отдых, да-да, городские. Новоявленные гости смущенно кивали и улыбались, стараясь выглядеть вежливо и культурно. Дом у Сашкиных родителей был большой, старый, родовое гнездо, как объяснил сам Сашка. Здесь его разгильдяйско-самоуверенный вид казался естественным: он тут считай хозяин, а потому мог важничать. Они только-только поздоровались с хозяевами и сели за стол, на котором стараниями Сашкиной мамы красовалась целая гора еды, как где-то в глубине дома зазвонил телефон. Андрей сразу понял: по его душу.

– Андрея? Сейчас…

Нелли Артамоновна говорила встревоженно, голос ее дрожал, как и мелкие кудряшки на голове (кудряшек Андрей не видел, но так ему представилось):

– Мне кажется, ваш отец, Андрей, сильно пьян… Он стоит на балконе и кричит. Внизу какие-то ребята гуляют. А он на них кричит. Даже швырнул в них что-то. Какую-то железную посудину.

«Таз для варенья», – догадался Андрей.

– Он кричит, чтоб они… не буду цитировать… и что он крутой мужик… а это уже цитата… и еще… мне кажется, у вас на балконе есть и более тяжелые вещи…

– Я приеду.

Мама Сашки все-таки всучила ему пару контейнеров с едой, а Сашкин отец попросил соседа, у которого был квадроцикл, подкинуть Андрея до железнодорожной станции – иначе он не успел бы на последнюю электричку.

На балконе стояла табуретка, а еще – старенькая, но рабочая электроплитка, сломанная соковыжималка, лыжи, лыжные палки, какой-то хлам в пакетах… А если этим – да кому-то по голове? А если кто-то вызовет ментов? Хорошенький будет маме подарок по возвращении из санатория. Крутой мужик! Ну да, ну да. Позорище! Злость и стыд погасила огромная усталость: дорога туда и обратно съела все силы, и Андрей вернулся домой еле живым. На земле под их балконом действительно валялась куча вещей, в том числе и разбитая соковыжималка. Счастье, что никому не попала в голову. Иначе тут бы еще и труп лежал.

Крутой мужик дрых там же, на балконном полу – наверно, ужрался до такой степени, что запутался в дверях и не смог вернуться в квартиру.

Никогда, никогда, никогда Андрей не пойдет служить в армию. Вся армейская мощь, все их победы и парады – это то же самое, что, ужравшись в хлам, кидать вещами с балкона. То же самое. Хреновы вояки.

Когда Андрей узнал от чудика про альтернативную службу, то решил: если вылетит, то пойдет служить именно так.

Пацан сказал – пацан сделал: вылетел – и написал заявление на АГС, как и полагалось, за полгода до призыва. Даже подготовил речь о том, что он пацифист, и отрастил волосы до плеч, чтоб выглядеть максимально хипповски. Боялся, что не сработает – но сработало, как ни странно. [5]