Верхушки сосен складываются в рождественский венок. Лида идет по земле, усыпанной сухими иголками. Тропинка петляет между соснами, запутывает, грозится бесконечностью осеннего леса. Лида ступает уверенно, леса не боится. Два раза левее, потом прямо по просеке, и старые сосны останутся позади. На широкую дорогу, которая ведет к маленькой, со стеснительным названием Прилесье, деревне, выбегают только молодые, недавно родившиеся сосенки. Лида до замужества жила здесь, второй дом от леса. Самый ближний к лесу дом – нежилой. Черный, низкий, как будто сложенный из бревен давно умерших деревьев, поздней осенью и ранней весной он виден уже с просеки. Летом и зимой дом прячется – словно стыдится своего темного старческого тела. Когда Лида родилась, дом уже был нежилым. И никто в Прилесье не мог рассказать, кто в том доме жил раньше. Лида думает, что в нем никто никогда не жил. Что дом тот построил сам лес, чтобы отделить себя от деревни и дать убежище тихим лесным духам.

Родители Лиды – оба невысокие, грубо, но крепко сложенные, с узкими, будто вечно прищуренными глазами и выражением упрямого благополучия на лицах, и сейчас живут в Прилесье. Корову не держат – только кур и свиней. Первый поросенок появился в хозяйстве, когда Лиде исполнилось девять. Прямо в Лидин день рождения. Отец достал поросенка из мешка и вручил Лиде. «Подарок», – разулыбалась мать и повязала поросенку на шею большой праздничный бант, купленный для Лидиного 1 сентября. Дрожащего от мартовского холода поросенка Лида назвала Федей, потому что имен Лида знала мало, и Федя пришел в голову первым. Мать постелила у печи старую Лидину пеленку и поставила миску с утрешним молоком, которое брали у соседки тети Али. Лакал Федя громко. Белые брызги салютом взлетали вверх и падали на пеленку. Налакавшись, Федя повалился на бок и уснул. Лида тоже прилегла на пеленку, осторожно прижалась к согретому печкой Фединому боку. Федя во сне улыбнулся – мокрой молочной улыбкой.

Когда Федю перестали кормить, на дворе уже был декабрь. Мать достала с чердака рождественский венок, а отец принес от ветеринара дяди Гриши журнал «Свиноводство». В журнале, сразу после оглавления, был нарисован улыбающийся поросенок, расчерченный как будто для игры в ножички. В Прилесье все дети играли в ножички – рисовали на земле круг, делили его на части, подписывали части названиями стран и тупым ножичком отвоевывали друг у друга земли. Части поросенка тоже были подписаны – щека, шея, рулька, нога, даже почему-то челка. За ушами в узком прямоугольнике было написано «зарез».

Лида Федю подкармливала. Тайком от родителей приносила в хлев почищенную морковку и мисочку с вечерним молоком от тети Али. Федя – высокий, мускулистый, с широкой мордой, выставлял нос в щель деревянной перегородки и громко дышал в Лидину ладошку.

В то утро был первый мороз. Лида из своей комнаты не выходила, сидела на кровати, зажав подушками уши. На дворе отец переговаривался с ветеринаром дядей Гришей, а мать ласково уговаривала Федю, будто убаюкивала. Вечером в доме было шумно и душно. Взрослые долго ужинали, поднимали рюмки, отец говорил громче обычного, мать затягивала и останавливала на полуслове одну и ту же песню.

Лида выскочила из дома незамеченной. Во дворе, там, где недавно висел распятый Федя, стояла черная лужа. Лида хотела закричать, но в горле застыл ком – твердый и липкий. Лида бросилась со двора, добежала до нежилого дома. Остановилась, посмотрела в пустые глазницы окон. Дом тоже посмотрел на Лиду – строго и жалостливо, как младенец Иисус на иконе, перевязанной всегда чистым полотенцем. Ту ночь Лида провела в черном доме. Легла на широкую лавку, руки скрестила на животе да так и лежала, пока ком в горле не растаял, не потек из глаз горячими слезами. Наплакавшись, Лида уснула, и проснулась только с рассветом – бледным, продрогшим, непохожим на рождение нового дня. Лида встала с лавки и услышала шорох. Медленно, как будто еще во сне, обернулась – в углу сидел подросший лисенок и смотрел на Лиду любопытными черными глазами. «Федя», – тихонько позвала Лида, и лисенок бросился к выходу, выскочил на порог, мелькнул и скрылся за молодыми сосенками рыжий, с белым пятнышком, хвост.

Лес отступает назад. Лида идет по знакомой просеке. За голыми соснами вместо черной крыши белые купола. Лида проводит ладонью по глазам. К куполам добавляется домик ярко-оранжевого цвета. Небо за деревьями кажется альбомным листом, на котором художник прямо сейчас пишет новый пейзаж. Лида выходит из леса. На месте старого дома – новенькая церковь. Лида останавливается у деревянного крыльца, зажмуривается на крест, победно рассекающий серые облака. На крыльцо выходит священник – молодой, со свежим, будто только что умытым лицом. В его глазах – радость, чистая, ничем не омраченная. Лида легонько кланяется, священник кланяется в ответ. Лида крестится – неловко, с остановками, и чувствует, как радость пробирается и в ее глаза. Лида поднимает глаза к небу. Купола белеют так празднично, как будто Иисус воскрес, минуя муки, как будто вознесся Христос, минуя смерть.

Морозы в декабре припозднились, не пришли даже к Рождеству. Прозрачным, уже согласившимся с вечной осенью утром Сергей вынес из дома мертвых лисиц. Укутал в мягкую фланель, уложил в коляску мотоцикла и увез в райцентр – по 10 рублей за штуку. Из райцентра вернулся с коробкой елочных игрушек.

Аленка помогает Лиде украшать елку. Вешает на широкие ветки золотистую шишку, деда-мороза с суровым лицом и большой зеленый шар, в котором отражаются диван с деревянными подлокотниками и Лида с распущенными волосами, сидящая на диване. Руки Лида скрестила на животе. Лидин живот такой же, как и раньше, но бабушка Соня сказала, что у Сергея и Лиды будет ребеночек.

Аленка укутывает тонкую елочную шею в стеклянные бусы и заглядывает в зеленый шар. Из шара на Аленку смотрит красивая взрослая дама – в шляпе и обязательно в длинном платье. Рук у дамы не видно, но Аленка знает, что та держит их на животе. На том самом Аленкином животе, в котором прямо сейчас что-то переворачивается ожиданием незнакомой радости. Аленка закрывает глаза и представляет сказочного царевича – того, для которого Крошечка-Хаврошечка сорвала яблоко. Яблоко видится маленьким и сладким – ранетка из бабушкиного сада.