Шрифт:
«Этого ещё не хватало! Он же рядом сядет и всю дорогу будет мне про шляпы вещать!» – с отчаянием подумал Фёдор.
– Ой, простите, я забыл – надо бы воды взять с собой!
– Конечно-конечно, – вежливо улыбнулся старец. – Никакого удовольствия путешествовать, мучимым жаждой.
* * *
Когда Федя вышел из магазина, обладателя трильби и бадика нигде не было видно. Старушки, похоже, ксерокопировались, потому что их на лавочке уже сидело семь, и каждая деловито придерживала тележку на колёсиках.
«Вот дурдом начнётся на посадке… Блин, а автобус случайно не «Газель»? Там же всё это добро не вместится!» – Фёдор в ужасе оглядел компанию пенсионерок. Чуть в стороне молодая женщина лет тридцати устало пыталась убедить трёх девочек мал мала меньше вести себя прилично. Отец семейства, по виду ровесник супруги, с отсутствующим видом быстро листал что-то на экране смартфона.
«Детский ор, остановки в неположенных местах», – Федя вторично за утро испытал желание взвыть. Затем появилось другое желание – плюнуть на внесённую предоплату и вернуться в квартиру. Там сейчас прохладно, спокойно, можно завалиться на кровать и подремать. Беспокойный сон ночью и ранний подъём уже давали о себе знать: рот Фёдора всё чаще и чаще перекашивали зевки. Парень вспомнил о том, что ему ещё предстояло тащиться невесть сколько от места высадки до Пчёлок, и желание сбежать сделалось прямо-таки неодолимым.
Однако в этот момент подъехал автобус.
На счастье Феди, это была не «Газель», а потрёпанный и видавший виды, но всё-таки вполне вместительный ПАЗик. Старушки, которых теперь уже было одиннадцать, бодро оккупировали со своими тележками переднюю и заднюю площадки, предоставив остальным пассажирам делить середину автобуса. Фёдор занял место у окна на левой стороне, очень надеясь, что большую часть дороги автобус не поедет этим боком к солнцу. Семейство расположилось справа, у передней двери. Девочки устроили возню за то, кому первой смотреть в окно, и в конце концов мать рассадила их по одной, заняв стратегическую позицию вперед с самой младшей, а отца посадив через сиденье сзади, с самой старшей.
К удивлению Фёдора, старец так и не появился. Автобус ещё подождал некоторое время, добирая опаздывающих пассажиров – всего подоспело не больше десятка человек – и, с шипением закрыв двери, мягко покатил по уже основательно прогретому июньским солнышком асфальту.
Пользуясь наличием Интернета, Федя быстро набрал в приложении карт «Луговец», прикинул расстояние от перекрёстка до села – и пожалел, что не остался. К пятнадцати километрам забега Луговец-Дубовеж добавлялись ещё примерно четыре километра отчаянного броска от перекрёстка.
«Интересно, как они эти тележки по грунтовке попрут? – посмотрел он на беседующих старушек на передней площадке. – И детям, опять же, такой поход…»
Фёдор ещё раз посмотрел по сторонам. Автобус, плавно обогнувший по большому кругу вокзальную площадь, и поклонившийся на ней каждому светофору, на прощание прокатил мимо лавочек, лип и магазина. В дверях Феде померещилась знакомая фигура в костюме-тройке, только почему-то не бегущая, отчаянно размахивая руками, за единственным сегодня транспортом на Дубовеж. Писатель оглянулся, силясь рассмотреть, действительно ли в дверях магазина стоял тот самый старик, но автобус уже свернул, и вокзальная площадь пропала из виду.
* * *
То ли старец что-то напутал, то ли просто нёс чушь, пытаясь выглядеть всезнающим и загадочным – но на заветном перекрёстке из автобуса вылез только Фёдор. Все попутчики, севшие в городе, постепенно сошли на промежуточных остановках, вместо старушек и семьи с тремя дочками давным-давно подсели новые пассажиры, и даже из них часть уже успела выйти. В итоге на недовольный голос водителя: «Поворот на Луговец! Выходят?» утвердительно откликнулся один лишь Федя.
Проводив страдальческим взглядом скрывшийся в клубах пыли ПАЗик, парень надел рюкзак, закинул на плечо сумку и бодро зашагал по петляющей грунтовке в сторону леса. Чаща заповедника начиналась всего в нескольких сотнях метров от дороги, отделённая от асфальта порослью молодых сосенок. Воздух пах разогретой сосновой смолой, щебетали какие-то птахи, а когда Фёдор, наконец, достиг леса, от солнца парня скрыла приятная разреженная полутень.
Услышав дребезжащее «з-з-з», Федя сообразил, что не захватил с собой спрей от комаров. Однако почти тут же припомнилось почёрпнутое где-то в Интернете знание, что комары в сосновых лесах днём почти не активны, да и вечером тоже. Если только нет густого подлеска и завалов упавших деревьев, где в сырости могли бы размножаться эти кровопийцы. Упавшие деревья имелись, но не так, чтобы много. Подлесок тоже не выглядел густым. Фёдор, время от времени шлёпая себя по шее, лбу или рукам, продолжал храбро углубляться в лес.
Спустя некоторое время дорога вышла к развилке с деревянным столбиком, когда-то выкрашенным в красно-белые полосы. Краска изрядно облупилась, но на верхушке столбика в выемке всё ещё можно было прочесть номер из трёх цифр.
«Лесников метка, вроде бы…» – неуверенно предположил Фёдор.
Над столбиком к обломку мёртвой сосны был приколочен щит из потрескавшейся и пошедшей пузырями фанеры. Надписи на нём были явно тех же времён, что и раскраска столбика, так что у Феди ушло некоторое время на то, чтобы разобрать криво намалёванные и местами стёршиеся буквы.