Шрифт:
Чего тут непонятного? Когда в семье детей много, то денег им достается мало.
– Отправляйся-ка ты, Михайла, к подворью Заболоцких. И попробуй еще что разузнать про боярышню Устинью. Что по нраву ей, чем порадовать… сговорена ли?
– Не сговорена, – тут же обрадовал Фёдора Михайла. – И вроде как милого друга у нее нет, никто ей не по сердцу. Но это я уж постараюсь узнать, царевич. За один раз с таким и не справишься.
Фёдор кивнул:
– Что ж. Займись. Завтра к вечеру желаю тебя с докладом видеть.
– Слушаюсь, царевич.
Михайла поклонился и вышел. А Фёдор посмотрел на осколки бутылки – и тоже вышел.
Рудольфус так и ждал в соседней комнате. И не слишком удивился словам друга.
– Едем, Руди! В «Лилию»!
Женщина листала книгу.
Странное это зрелище? Необычное.
Не принято вроде бы такое. Заняться тебе нечем? Ну так вышей чего или по хозяйству, с детьми – да мало ли забот? У этой женщины они тоже имелись.
Но надо было решить, что делать дальше.
И книга могла помочь.
Любой вошедший в комнату увидел бы у нее в руках «Жития святых». Но под золоченой обложкой скрывалась другая – черная.
И не каждый смог бы прочитать письмена на страницах. Даже и открыть книгу не смог бы.
Каждый раз тяжелый серебряный замок в виде змеи требовал крови. Жадно пил ее, прокалывал ладонь клыками…
Любой другой человек отравился бы ядом, который содержался в застежке. Но не эта женщина.
Яда в ней и так более чем достаточно.
– Сын. Да, сын…
Были, были под черной обложкой ритуалы, которые могли ей помочь. Но для них требовался ребенок. И не абы какой – ребенок царской крови.
А где такого возьмешь?
Впрочем, женщина не отчаивалась.
Был бы царь (или царевич?), а уж ребенка сделать несложно. Дурное дело нехитрое…
Женщина внимательно читала, облизывала губы…
Отражалось оно так в стекле, что ли?
Но если бы кто увидел…
Из-под розовых губ показывался не человеческий, а змеиный язык. Тонкий, раздвоенный на конце. Или это просто так виделось?
Недаром же говорят, что отражения показывают истинную суть человека.
Вот оконное стекло и показывало. Только сказать никому не могло. У него-то языка не было. Увы.
Фёдор открыл глаза, потер лоб. Вроде и не пил он вчера много…
Конечно, лекарь оказался рядом со своим боярином. Сидел в уголке, глядел на происходящее. А ежели боярин с девушкой решит уединиться, так он с ними пойдет.
Нет, не третьим.
Просто у девушек много болезней бывает. Сами-то они и не скажут, даже если знают. А могут и попросту не знать. Все хвори по-разному себя являют. Вот лекарь ее и осмотрит. И ежели что заподозрит, боярин себе другую выберет. А как иначе?
Вот к нему Фёдор и подсел:
– Поздорову ли?
– Благодарствую, царевич, все хорошо. – Лекарь воззрился на царевича с интересом. Что надобно-то? Девушку осмотреть?
Фёдор тянуть не стал:
– Помнишь, пару дней назад ты бабку осматривал на ярмарке?
– Помню, как не помнить. Только там ничего страшного, отлежится – и хватит с нее.
Адам Козельский ценил себя очень высоко и на лечение разных бабок размениваться не любил. Он боярина лечит, а тут какая-то… может, и не холопка, ну так прислуга. Немногим лучше! Тьфу!
– Мне надобно, чтобы ты ее еще раз осмотрел.
Адам дураком не был.
Ну, надо так надо. Глупых вопросов он тоже задавать не стал. Ни зачем, ни почему… задал умный:
– Когда ее осмотреть надобно, царевич?
– Завтра?
– Можно и завтра, царевич. После полудня?
Фёдор подумал и кивнул.
– Да, после полудня. И еще… я хочу пойти с тобой.
– Зачем?
Зря Фёдор порадовался смышлености лекаря. Ненадолго ее хватило.
– Надо так. Скажешь, я твой помощник.
– В таком виде, царевич?
Фёдор оглядел себя.
Да хороший у него вид, хороший, и кафтан… м-да. У нас все помощники лекаря в алом бархате и ходят, ага. С золотым шитьем, с собольим мехом на опушке, в сафьяновых сапогах…
– Найдется у тебя чего надеть?
– Как не найти, царевич. Можешь встать, я рост посмотрю?
Фёдор послушно поднялся. Лекарь прикинул, подумал…
– Да, найду. Когда мне завтра явиться?
– Давай к полудню. Как раз пока я переоденусь, там и ко времени будет.