Несколько дней спустя Хокан увидел город.

Он не понял, когда под ним появилась дорога. Пыльная полоса, рассекая равнины, перечеркивала мысль, что те бесконечны. Теперь была эта сторона дороги — и другая. А в ее конце стоял город.

В обоих направлениях мимо него проходили всадники, фургоны и даже дилижансы. Он не поднимал головы и не отзывался на приветствия. Даже приковав глаза к земле, чувствовал поворачивающиеся головы и прожигающие взгляды. В теле пеной, разъедающей органы, рос ужас. Всякий раз, когда он уже был готов развернуться и ускакать, Хокан заставлял себя вспомнить убогое убежище в кустарнике и тамошнюю звериную жизнь. Если не идти вперед, другого выбора не будет.

Пряча глаза, он вошел в город и двинулся по главной улице. Он видел, что уже через несколько кварталов городок снова растворялся в равнинах. Украдкой поглядывая исподлобья, заметил, что здания не слишком отличаются от клэнгстонских: простые деревянные коробки до трех этажей, большинство — белые или некрашеные; но здесь многие здания выглядели старше местных жителей. Пара зданий повеличественней были сложены из кирпича. Хокан осознал, что это первые кирпичные постройки, какие он видел за все свои годы в Америке. Еще одним поводом для удивления стало необъяснимое изобилие флагов, стягов, вымпелов и лент всех видов и размеров. Только позже он узнает, что белые звезды на синем поле и красно-белые чередующие полосы — это символ Соединенных Штатов Америки.

В паре кварталов что-то изменилось. До этого люди останавливались поглазеть на него, а теперь при его виде спешили прочь, прячась в лавках и тавернах. Но Хокан все равно чувствовал их взгляды из-за темных окон. Причина в том, какой он грозный и дикий? В львиной шубе? Или они видели убийцу? К его удивлению, страх внутри мгновенно сменился равнодушием. Он не собирался здесь задерживаться. Городок — лишь препятствие на пути на восток, возможность испытать себя в обществе, и затем он в считаные мгновения навсегда скроется позади.

Взгляд зацепился за шорницкую. Он так часто шил и дубил, что заинтересовался кожей и хотел узнать, чего можно добиться с материалами и инструментами получше. В витрине стояла пара сапог. Хокан жил практически босым — перерос мокасины, уже не спасавшие от онемения и обморожения зимой, и сменил их на хлипкие портянки из брезента и кожи. К тому же Нью-Йорк мог оказаться ближе, чем он думал, и ему не улыбалось въехать в большой город и встретить брата без обуви. С трудом уговаривая самого себя, он привязал животных и зашел в магазин, надеясь, что ему хватит денег Лоримера. Его напугал деликатный колокольчик на двери. Стоило переступить порог и почувствовать благоухание воска, как он понял, что не сможет остаться. Его угнетали красиво выставленные товары, лакированные изгибы стойки, лоск кожи, общее ощущение порядка. Он ни разу в жизни не закупался в магазине. С чего же он взял, что для первого человеческого общения после столь продолжительного одиночества лучше всего войти в магазин и совершить покупку на деньги, которых он не знал (и не мог прочитать)? Только он хотел уйти, как открылась дверь и показался продавец, остолбеневший при виде невероятной высоты посетителя. Улыбка, которую он вынес из подсобки, не совпадала с изумлением, округлившим глаза. Хокан уже разворачивался, как вдруг увидел на стене свое изображение. Неужели это его лицо? Под жирными буквами и цифрами был как будто его портрет. Портрет грубоватый, и он давно не видел своего лица, но все основное присутствовало. Конечно же, это совпадение — это должен быть кто-то другой. Потрясенный таким сходством, Хокан развернулся и вышел.

Теперь улица опустела, не считая троих мужчин, целившихся в него из ружей.

— Оружие.

Говоривший протянул руку. Его запавшие щеки были изъедены оспой, а голова будто просто лежала на плечах, как шар на полке. Никакой шеи. На узкой груди светилась серебряная звезда. Его голос напомнил Хокану, как Лайнус пискляво разговаривал за воображаемый лесной народ, ведьм и кукол из веток.

— Нет оружия, — сказал Хокан, удивляясь, что у него получается говорить.

— Ну да. А льва как достал?

— Достал.

— Достал?

— Да.

— Без оружия?

— Да.

— Голыми руками?

— Да.

Человек раздраженно вздохнул и кивком послал помощника обыскать Хокана. Тот было тронулся, но остановился в заметном испуге. Человек со звездой, разозлившись пуще прежнего, ощупал Хокана сам.

— Как звать?

— Ястреб.

— И правда он, — сказал он помощникам.

Вначале их пугал сам рост Хокана, но теперь, услышав его имя, они еще больше не хотели к нему приближаться. Человек со звездой отступил и вдруг ударил Хокана в живот прикладом. Он упал в грязь, его пинали, пока он не перестал двигаться.

Очнулся он, сжимая в кулаке землю, и подумал, что все еще на улице, но лежал он на деревянном полу и наконец узнал в узком пространстве тюремную камеру. Поверх запаха лампадного масла несло табаком, луком и собаками. Его руки были привязаны к металлическому пруту, соединенному цепью со стеной. Ноги скованы железом. За решеткой топали сапоги. Когда он попытался поднять взгляд, боль уронила голову обратно на пол. Он боялся, что внутри него что-то сломали, порвали, проткнули. После избиения прошло немало времени: кровь на коже и одежде успела запечься мелкими пейзажами пустыни. Медленно, одна за другой, он испытал свои конечности. Все болело, но казалось целым.

— Зашевелился, шериф, — сказал кто-то.

Вошли новые сапоги, и все выстроились перед камерой Хокана. Звяканье ключей, скрежет замка, кто-то встал прямо перед лицом. Хокан знал, что это бесшеий. В плечо потыкали стволом ружья.

— Ястреб, — произнес писклявый голос. — Знаменитый ужасный Ястреб.

Затем добавил что-то, чего Хокан не понял. Кто-то рассмеялся.

— Значит, правду говорят, — продолжил шериф. — Ты плохо говоришь по-английски. Или у тебя мозги размякли? Эй? Эй? Эй? Эй?