— Quod licet Iovi, non licet bovi, — на латинском языке, единственное, что нашелся ответить Мануил.

— Значит, что положено Юпитеру, не положено быку? — проявляла свои знания в латинском языке Евдокия. — Я, стало быть, тот бык, которому ничего не положено. Так отправь меня в монастырь, потому что жить без тебя не могу, изведусь вся, пока тебя ждать буду. А эту падшую женщину, Анну Ватац, что подсунул тебе ее отец, дабы ты приблизил его, я ее… Господи прости меня за мысли греховные.

Евдокия перекрестилась.

Мануил не чувствовал вины за то, что всего-то осчастливил смазливую, пусть и глуповатую, дочку одного из своих военачальников. Ее отец получил назначение, удачно влился в партию «синих», так же ее усиливая. Так что здесь такого? Тем более, что тогда Евдокия донашивала ребенка и все лекари запрещали близость. А потом лекари, учитывая, что роды протекали сложно и пришлось императрицу резать, запретили близость с ней еще на две недели. А потом… как-то и отвык от общества жены.

Отвык, но не разлюбил ее. И стоило только узнать, что она может изменять, как император рассвирепел.

А потом, ничего более не говоря, Мануил бросился на свою жену, с неистовством начиная стягивать с нее платье. Евдокия не сопротивлялась, а после и забылась, стала податливой, принялась ублажать своего мужа так, как только слышала ранее от распутной на язык Тамары.

«И не зря позвала Влада», — мелькнула мысль у женщины.

А еще она мстила воеводе. Стонала, позволяла себе все, что ранее не мыслила ни с кем более, как с Владом, на зло ему.

— Мне еще не было так хорошо с тобой! — пребывающий в неге, расслабленный, говорил император.

— А мне с тобой всегда хорошо, как в облаках летаю, — солгала Евдокия, решив, что уже завтра все эти грехи, что заработала за сегодня только одними мыслями, будет отмаливать.

«А Томаре я мордасы-то расцарапаю, гадине!» — думала Евдокия.

— Ну, будет нам. Ждут же. Пошли выйдем ко всем, пусть знают, что все у нас хорошо. И будь рядом, когда я стану принимать делегацию из Руси. Я хочу крепкого союза с твоим отцом и во всех отношениях сейчас понимаю, что сделал правильный выбор жены, — сказал василевс.

Через десять минут императорская чета, излучая счастье и удовольствие, вышла в подданным. У небольшого домика собралось уже много людей. Спешно прискакал сюда и Никифор, который было посчитал, что его партия проиграла. Он хотел бежать из Константинополя, а тут вон оно как сложилось.

— Пантелеймон! — строго позвал чиновника-евнуха василевс.

Евнух, сгорбленный, не понимающий, что произошло, ведь все было рассчитано верно и его заверили, что императрица любит русского воеводу, не знал, как себя подавать.

— Я не знаю еще, как относится к тому, что ты меня обманул. Императрица говорит в твою защиту, что ты хотел побудить нас на то, чтобы мы любили друг друга еще больше. Потому все же дарую тебе талант золотом, — сказал василевс, ошарашив не только Пантелеймона.

— Василевс, я рад твоему счастью, — поспешил сказать и Никифор, внутренне выдыхая.

— Благодарю тебя, Никифор. Но ты мог бы мне и ранее подсказать то то, что я мало уделяю внимание жене. А она достойна быть со мной всегда рядом, — сказал Мануил, и все взоры собравшихся устремились на чуть растрепанную императрицу.

Евдокия же, пусть и улыбалась, изображая счастье, зло зыркнула в сторону евнуха Пателеймона, как и на Федора Ватаца. Мужчина и… не совсем мужчина, отвели взгляды, понимая, что теперь им станут мстить. И ведь не начнешь же сейчас говорить о том, что на самом деле тут был воевода русский. Если цепляться за это, то выйдет только хуже для самих интриганов.

Иван Гривень влахернский евнух Андроник Арсак

Совещание у василевса длилось уже больше часа. Скорее всего, и три-четыре часа для такого мероприятия — не предел того, сколько может обсуждаться важнейший вопрос Крестового похода. Свершается мечта императора Мануила, завидовал он все же европейским рыцарям.

Очень своевременно пришла просьба о помощи от Иерусалимского короля Балдуина III. Войско крестоносцев потерпело сокрушительное поражение под стенами Дамаска, и сейчас небезосновательно ожидало ответной атаки от мусульман. Мало того, но приходили обрывочные сведения, что Фатимиды готовы идти на помощь сельджукам. И тогда положение крестоносного войска и вовсе становится незавидным.

Если состоится объединение исламского мира, то христиан в Египте, на Ближнем Востоке и вовсе не останется. Вот и озаботились крестоносцы своим незавидным положением, которое мало улучшилось после начала Второго Крестового похода. Они и ранее обращались с подобными просьбами к императору, но всегда византийские василевсы, выказывая обиды за обман, отказывали. Ведь еще Алексей Комнин считал, что все земли, которые отвоюют крестоносцы, отойдут империи.