— Оставьте своих воинов и проследуйте за мной! — сказал лысый евнух, которого в прошлый мой приезд в Константинополь я не видел.

Чуйка молчала, особых переживаний не было. Я и пошел. При этом идти далеко не пришлось. Меня вели к небольшому, но явно приличному дому, с садом, оштукатуренному, покрашенному в зеленый цвет. И приличным он стал за время моего отсутствия. Ранее я тут уже топтался на черном мраморе, но дома не помню.

— Вас ожидают! — сказал евнух и указал на дверь.

И вот тут мне показалось, что мой сопровождающий слишком спешит от меня избавиться. Даже не так, он нетерпеливо ждет, когда я зайду в дом, чтобы… Уйти? Убежать, наверное.

Но я сделал шаг.

— По здорову ли живешь, любый мой? — спросила императрица Евдокия, представая передо мной в белоснежном платье.

От автора: В СССР новый попаданец: семья, дети, молодость и куча бытовых проблем. Работу достойную найду, дом построю, соседей приструню, а из детей сделаю нормальных людей!

Евдокия была прекрасна, этого не отнять. Некоторые женщины только расцветаю после родов. Вот такая была и византийская императрица. Освоившись тут, в империи, она приобрела какой-то особый лоск величественности, изящества. Таких женщин хотят, о них мечтают, правда к ним боятся приближаться, чтобы не обжечься в огненных лучах истинного пламени красоты.

Я не боялся Евдокию. И пусть в ней все меньше оставалось от той девчонки, что некогда мне приглянулось, она оставалась для меня… Скорее, другом. Или тем мимолетным увлечением, о котором не хочется сожалеть, ибо было хорошо, но повторять которое нельзя ни в коем случае.

— Почему ты тут и почему тут я? — спросил я женщину.

— Потому что я не перестаю думать о тебе, — отвечала Евдокия. — Ведь ты моя любовь.

Она подошла к кровати, большой, даже огромной, которая стояла прямо в центре комнаты, и попыталась присесть.

— Нет! — выкрикнул я. — Не садись. Нельзя, чтобы постель выглядела примятой.

— Да что такое? Ты разлюбил меня? — недоуменно спрашивала императрица.

— Я не любил тебя никогда, — жестко, может и жестоко, отвечал я.

Думал обидится, расплачется, но Евдокия только нахмурила бровки. Все же она очень красива. Но не про мою честь девка созрела и стала женщиной, что глаз не отвести.

— Ты, что, подумал, что я со многими вот так? — спрашивала императрица. — Нет, у меня и было только два мужчины: ты и Мануил, муж мой.

— Не было меня у тебя, государыня, не-бы-ло! — сказал я, судорожно анализируя ситуацию. — Забудь и не вспоминай. Приснилось и все, дело с концом.

Все настолько явно выглядело, как подстава, что ничем иным, и являться не может. Скорее всего, императрице напели в уши о ее любви. Не могу говорить с уверенностью, так как не считаю себя знатоком женских сердец. Однако, Евдокия, скучая по сильному плечу, ибо ее муж не может уделять должного внимания жене, иначе когда ему заниматься государственными делами, создала образ, в центре которого я. И это плохо, ведь такие вещи влияют на политику, из-за них может и кровь пролиться.

— У нас с тобой сын! — сказала в голос Евдокия.

— У-у-у! — простонал я. — Нет у нас общего ребенка. Забудь об этом, убеди себя, что это сын только императора Мануила.

Новость должна была меня взбудоражить, ошеломить, но я уже становился предельно собранным. На кону стояло многое, очень многое. А сын? Да, рад я! Вот только и мне нужно забыть об этом, если сын все же мой.

— Это понятно, я не собираюсь никому более говорить о том, и так шепчутся, что не сильно похож Алексей на Мануила. Но как ты не признаешь сына? Разве можно такое? Я была с тобой тогда счастлива. Я хочу себе счастья и сейчас, — сказала Евдокия.

— Ты говоришь, словно не своими словами. Кто рядом с тобой? С кем ты постоянно говоришь обо мне? Кто тебе первым рассказал, что русские корабли приближаются к Константинополю и что я на одном из них? — засыпал я вопросами Евдокию.

— Ответь, воевода, на мой вопрос о твоем сыне! — потребовала императрица, и ее голос сочился властностью.

— Ради него и твоей жизни, я не признаю никогда, ни перед кем свое отцовство. Но ты должна знать… — я замялся, так как нахлынули эмоции и их нужно было перетерпеть, переждать порыв. — Я приду к нему на помощь, если того потребуется и стану вернейшим союзником, если дела империи не будут противоречить делам русского царства.

— Царство… — смаковала слово Евдокия. — Русь уже может стать царством!

Между тем, я стал обыскивать комнату, после пошел в соседнюю. Весьма вероятно, что сейчас кто-то мог нас подслушивать. С прозвучали уже такие слова, что за знание подобных тайн убивают без сантиментов. Но, слава Богу, никого не было. Вместе с тем, это отнюдь не значило, что никого и не может быть рядом с домом.

Я засвистел, что означало сигнал к тревоге. Посчитал, что лучше так, чем кричать, или же выходить из дома. Из этого здания и вовсе нужно как-то выбираться незаметными.