Шрифт:
Невероятная жалость и сострадание нахлынули на меня, слёзы выступили в глазах.
Я поняла, что причиной моих мук был страх. Страх снова оказаться у разбитого корыта жизни.
Но теперь, когда Отец Небесный пообещал нам новые возможности, я почувствовала, как надежда оживает, а страх уходит.
Резко открыла глаза и села. Сердце колотилось в груди, как безумное. Я должна найти Эмиля!
Вскочила, едва не забыв обуться, открыла дверь каюты и растерянно замерла в коридоре. Где его искать? Куда идти?
Вдруг почувствовала, что нужно свернуть вправо. Побежала, свернула влево, потом ещё и ещё, и наконец оказалась перед дверью, на которую отчаянно указывала интуиция.
Толкнула её, и она без труда приоткрылась.
Эмиль в зоннёнском балахоне стоял на коленях около небольшого сооружения и молился. Я никогда не думала, что зоннёны могут молиться.
Я не слышала его слов, но чувствовала жуткую боль, исходившую от него. Кажется, он не заметил меня.
Сделала шаг вперёд, потом ещё один, а затем подошла вплотную и коснулась его плеча.
Эмиль вздрогнул, поднялся на ноги и развернулся ко мне. В этом длинном белоснежном платье, со всклокоченными золотыми волосами и невероятно синими глазами, он выглядел так, что я вдруг поверила: да, он не человек. Это стало слишком очевидно.
С моих глаз будто спала пелена. Он никогда не был человеком, но у него было человеческое сердце.
Я видела в его глазах боль. Бескрайняя, глубокая, как вся его жизнь, она блестела в этих невероятно синих глазах.
— Давай начнём всё сначала, Эмиль. Я хочу этого, — прошептала я.
На его лице появилось сперва изумление, потом робкая надежда, которая тут же переросла в невероятную радость.
Он качнулся мне навстречу:
— Ты правда простила меня?
Я печально улыбнулась:
— Мне не за что тебя прощать. Ты не сделал ничего дурного. Дело не в тебе. Просто иногда человек, живущий слишком долго, устает жить.
Лицо Эмиля смягчилось. Его глаза засияли, став ещё более синими.
— Устают жить не только люди, — прошептал он. — Устают жить все. И не потому, что жизнь плоха, а потому что боль бывает невыносимой.
Я бросилась ему в объятия, прижавшись щекой к его горячей груди. Он обнял меня крепко-крепко, и я почувствовала горячую каплю, упавшую мне на шею.
О Боже, неужели это слеза? Слеза зоннёна?
— Создатель очень беспокоится о тебе, — прошептала я едва слышно, но Эмиль услышал меня. — Ты не одинок, Эмиль.
Он ничего не ответил. Только жаркие объятия стали ещё крепче.
— Диана! Диана! Это я, Марина.
Я приоткрыла дверь палаты, наблюдая за сестрой, сидящей в инвалидном кресле. Она вздрогнула, но больше никак не отреагировала.
Я повернулась к Эмилю, стоявшему позади. На плечи его был наброшен белый халат — таковы были правила посещения больных в этом пансионате.
Кивнула ему, и мы осторожно подошли ближе.
Сестрёнка выглядела очень худенькой, бледной. Её глаза смотрели в одну точку. Врачи сказали, что в последние дни ей стало хуже.
Сердце обливалось кровью, но Эмиль дал мне надежду. Он сказал, что может попробовать вернуть её к жизни, что шанс есть.
— Для этого, правда, придётся отправить её на мой космолет, — добавил он.
— Неужели ты можешь телепортироваться на такие расстояния? — изумилась я.
Эмиль бодряще улыбнулся:
— Ради тебя я могу и не такое.
Но обмануть меня было невозможно. Я знала, что для него это будет настоящим подвигом.
Диану просто так никто не отпустит. Официально забрать её мы не можем, хотя бы потому, что повсюду агенты этого мерзкого генерала Карлайла.
Эмиль присел на корточки, пытаясь взглянуть Диане в глаза. Она никак не отреагировала. Даже когда он поднялся и взял её на руки, она просто безвольно повисла на нём, как кукла.
Не оборачиваясь, Эмиль сказал:
— Хватайся за меня и держись крепко.
— Что? — ошеломлённо произнесла я. — Ты собираешься взять и меня? Это же невозможно!
— Не говори такие слова зоннёну, — ответил он с улыбкой. — А то я почувствую себя слабым. Ты разрушаешь мою уверенность в себе!
Он явно шутил.
— Твоей уверенности хватит на миллиарды лет, — фыркнула я. — Только учти, если ты закинешь нас обратно в какое-нибудь прошлое, я тебя не прощу!!!
Это тоже была шутка, и Эмиль об этом знал. Он просто хмыкнул и ничего не ответил.