— Привет, Уит, — сказала я, ставя одну из центральных композиций, только что доставленных из цветочного магазина, на стол для четверых у бара. — Где ты была?

— Я ходила к Генри, — объявила она.

Я уставилась на нее, ошеломленная.

— Ты что сделала?

— Я ходила к Генри в его кабинет на винодельне.

У меня отвисла челюсть.

— Зачем?

— Потому что мне нужно было с ним поговорить, — спокойно ответила она, садясь на стул. — А теперь мне нужно поговорить с тобой.

— Ладно, — сказала я, вытягивая соседний стул и усаживаясь. У меня кружилась голова. — Но с каких это пор ты зовешь его Генри?

— С тех пор, как он сам мне это сегодня предложил. Так вот, слушай. — Уитни положила сцепленные руки на стол. — Он действительно влюблен в тебя. Это правда.

Я почувствовала, как щеки заливает краска.

— Уитни, что за…

— Послушай меня. Ты сказала в ту ночь, когда он пришел к нам домой, что ты не знаешь, любит ли он тебя. Ты сказала, что это проблема.

— Я сказала, что это часть проблемы.

— Ну, теперь это больше не проблема. Он любит тебя по-настоящему.

— И как ты это узнала?

— Потому что я спросила у него, откуда он знает, что влюблен в тебя, и он выдал мне такую длинную речь, что я не могу ее полностью вспомнить, но он выглядел таким же напряженным и грустным, как Огастус Уотерс, когда он говорит, что знает, что забвение неизбежно, но он все равно любит тебя, и все твои попытки держаться от него подальше обречены на провал.

— Кто? — спросила я, чувствуя, как голова идет кругом.

Она закатила глаза.

— Огастус Уотерс! Из «Виноваты звезды»!

Я покачала головой.

— Ладно, но, Уитни, ты же говорила, что не готова к тому, чтобы я начала с кем-то встречаться. Ты говорила, что боишься, что может случиться.

— Я знаю, что говорила в канун Нового года, и мне жаль. Это было нечестно. Если вы с Генри любите друг друга, вы должны быть вместе. Мы с Китоном только что поговорили об этом, и мы согласны.

Я положила ладони на скатерть, надеясь, что мир хоть немного замедлит свой бег. Я не могла уследить за тем, что происходило.

— Подожди минуту. Ты уже поговорила об этом с Китоном?

— Да, сразу после того, как я поговорила с Генри. Мы хотим, чтобы ты была счастлива, мама. Я знаю, ты говоришь, что тебе никто, кроме нас, не нужен, но это слишком большая ответственность и это не работает. Мы слышим, как ты плачешь по ночам. Мы думаем, что тебе нужно что-то свое.

Я уставилась на нее, открыв рот от удивления.

— Я даже не знаю, что сказать.

— Скажи, что ты дашь ему еще один шанс. Скажи, что прощаешь меня за то, что мешала раньше. Я боялась, я до сих пор немного боюсь, но терапевт говорит, что нельзя позволять страху брать верх. Она говорит, что я сильнее, чем думаю.

— О, дорогая, конечно, я тебя прощаю, — прошептала я, вставая со стула и протягивая к ней руки. — Иди сюда.

Она встала, и мы обнялись надолго.

— Твой терапевт права. Ты сильная. И мне так повезло с такой дочерью, как ты, — прошептала я. — Спасибо тебе.

— Пожалуйста. Ты позвонишь ему?

— Я подумаю об этом, обещаю.

— Хорошо, — сказала она, пытаясь вырваться из моих объятий. — Но можно я пойду? Милли сказала, что приедет около четырех, а, по-моему, уже позже.

— О. Конечно. — Я отпустила ее, и она с радостью выбежала из ресторана, оставив меня сидеть в оцепенении.

Я не могла поверить. Уитни пошла к Генри. Уитни использовала то, чему научилась на терапии, чтобы помочь мне. Уитни и Китон хотели, чтобы я дала Генри еще один шанс. Они хотели, чтобы у меня было что-то свое.

Хватит ли у меня сил пойти на это? Хватит ли смелости позволить себе любить и быть любимой? Смогу ли я успокоить тот голос сомнения в голове и предложить Генри своё сердце — полностью, без защиты, открыто?

Я сидела за столом, раздираемая сомнениями, когда он внезапно ворвался в пустой ресторан. Он был явно запыхавшимся, словно только что бежал, и, увидев меня одну за столом, направился ко мне с решительными, уверенными шагами.

Подойдя вплотную, он остановился, тяжело дыша, а его взгляд приковал меня к месту.