– Нет, все в порядке. Вы всегда заботитесь о других. Может, пришло время и о себе немножко позаботиться?

– Наверное, ты права. Уже в ближайшее время, – улыбнулась она загадочно.

– Пани Стефча, что вы задумали?

– Может, мне вернуться к своему старью? – задумчиво произнесла она. – Думаю, каждому под старость лет хочется вернуться к своим корням.

– В смысле? – встревожилась я.

– То есть поехать в Руду, – спокойно сказала она.

– Пани Стефча! Как это в Руду?!

– Дом уже отремонтирован. Ну, пусть не совсем. Но санузел уже готов, а это самое главное.

– Пани Стефания! Вы же… Вы не можете поехать! В последнее время вы не очень хорошо себя чувствовали!

– Дорогая моя. Мне уже столько лет, что лучше точно не станет, – улыбнулась она. – А там ты всегда будешь моей гостьей. Что касается моей квартиры, то, в конце концов, кому я ее отдам, как не тебе? Ведь ты для меня самый главный человек. Я уже говорила с нотариусом – все улажено.

Мне не понравились ее слова. С одной стороны, я чувствовала в ее голосе надежду на лучшее завтра, а с другой – видела, как она защищает себя от будущих неопределенностей. Пани Стефания хотела быть готовой к Тому Дню, когда Ангел Смерти осенит ее своими крылами. Вот только я совершенно не была к этому готова.

Я помню довольное выражение ее лица, когда стоявший рядом с ней бородатый молодой человек прогремел: «Прибежали в Вифлеем пастухи…»

Когда мы возвращались, она взяла меня под руку.

– Вот теперь я довольна, – сказала она.

– Пением?

– Да, этот молодой человек прекрасно спел. – Она улыбнулась. – Ради таких моментов стоит жить. Может, переночуешь у меня, дорогая? Зачем тебе возвращаться ночью домой?

– Нет, пани Стефания. Завтра утром у нас гости, послезавтра я встречаюсь с Мареком.

– А разве не завтра ты встречаешься с ним?

– Нет, завтра он едет к родителям.

– А разве вы не вместе едете? – ее удивлению не было предела.

– Нет, – коротко сказала я.

– Люблю тебя, дитя мое, – только и сказала она. – Возвращайся с Богом, береги себя.

Я проводила ее до самой двери и побежала домой в эту звездную зимнюю ночь.

На следующий день я позвонила ей. Она сказала, что чувствует себя, может быть, и не так плохо, но предпочтет остаться в постели.

– Может, что-то нужно?

– Дорогая, у меня всё есть. Ты мне столько всего принесла – кто все это будет есть?

– Пожалуйста, ни в чем себя не стесняйте, кушайте. Послезавтра приду и проверю, что осталось, а в случае чего помогу, – рассмеялась я.

Когда я появилась в доме-волне на второй день Рождества, пани Стефания все еще чувствовала недомогание – жаловалась на боль в суставах. Я была уверена, что она подхватила грипп или простыла во время нашей рождественской прогулки. Я злилась, что дала себя уговорить.

– Я вызову врача, – сказала я. – А лучше попрошу маму, она вас осмотрит.

– Да будет тебе, не утруждай себя и маму не дергай. Мне просто нужно отлежаться.

Мама осмотрела ее слишком поздно. По крайней мере, так я думала сначала – и до конца не могла простить себе, что не настояла на осмотре раньше. Я думала, что пани Стефания непотопляема. Это я всегда прибегала плакаться ей в жилетку, а она всегда была крепкой, как скала, стойкой.

Всегда. Но не на этот раз.

Я помню серьезное лицо моей мамы и диагноз. Диагноз, который я сначала не поняла. Должно быть, это было давнее заболевание, а наша вечерняя прогулка в канун Рождества усугубила это состояние. Я долго думала, что да. Ведь это было в моих силах – поддержать ее, защитить. Если бы только знать раньше.

Пани Стефанию отвезли в больницу. Я часто спрашивала себя, правильно ли мы поступили. Может быть, умирая дома, она была бы более счастлива? Она умерла на больничной койке, под утро. Я ждала ее у нее в доме. Когда на рассвете зазвонил телефон, я уже знала, что не дождусь ее здесь, что никогда больше она не скажет мне: «Люблю тебя, детка», никогда не увижу эти невероятной синевы глаза, смеющиеся за золотой оправой очков, никогда не услышу от нее: «Ты справишься, дорогая, у тебя все получится».

Я не хотела поднимать трубку.

Я не хотела получать подтверждение неприятной мне истины.

Я предпочитала оставаться в неведении и мечтать, что она позвонит и я услышу ее голос: «Малыш, купи еще этот золотистый крученый шелк, у меня он только что закончился, и еще какое-нибудь хорошенькое пирожнице, а то так замоталась, что ничего не успела испечь».

Увы. Звонила мама и бесстрастным голосом сообщила мне, что пани Стефании не стало.

У меня не было сил плакать.

Я чувствовала, как мир внезапно остановился, а я как будто вообще потеряла способность двигаться. Через какое-то время я начала механически, как робот, выполнять все, что положено. Если бы кто-нибудь спросил меня про дни с момента ее смерти до похорон, я не смогла бы ответить, что делала, о чем думала, где находилась. У меня было ощущение, что я пребываю в небытии; при этом я постоянно была занята делами – так занята, что даже поплакать спокойно не могла.