Каждая из них после тяжелой смены на фабрике возвращалась домой, по кому-то скучала, кого-то любила. У каждой была своя жизнь. А момент, запечатленный на снимке, ничего не говорил об их повседневных заботах. Глаза, смотрящие прямо в объектив, часто без выражения, не давали шанса угадать, что происходило в их сердцах. Но я уверена, что каждая из них хотела любить и быть любимой. Это неизменно с сотворения мира.

Вот и я тоже больше всего на свете хотела любви. С детских лет я была убеждена, что жизнь в одиночестве не имеет смысла. Тем не менее по своему характеру я была одиночкой. Мне было непросто завязывать дружеские отношения. Я предпочитала иногда уединиться, заняться рисованием, вязать крючком или на спицах. Иногда мы могли долго просидеть так вдвоем с пани Стефанией. Могли просто молчать дуэтом. Нам нравилось проводить время вместе.

Марек не был любителем ленивых вечеров. Он стремился действовать, ему нужны были жизненные стимулы. В основном все время он проводил в движении. Мне же иногда хотелось молча полюбоваться жизнью. Он не любил тишину. Иногда мне казалось, что постоянный шум ему нужен для того, чтобы заглушить свои мысли. Он даже засыпал под включенный телевизор или радио. Когда я их выключала среди ночи, он всегда говорил: «Я не сплю».

У него была какая-то потребность ощущать себя центром событий, быть в центре города, центре внимания, центре жизни. Он жил на сто процентов, отрывался на сто процентов, работал на сто процентов. Он не ждал сложа руки, что ему принесет судьба. Он тянул эту немилосердную судьбу за собой. Очень быстро принимал решения, иногда слишком быстро. И случалось, не совсем честно. Об этом я узнала только позже. Я не думаю, что он делал это намеренно, – но из-за простого желания черпать из жизни полными горстями он просто запутался.

В Руду Пабьяницкую мы поехали на следующий день. Белый снег прикрыл все недостатки местности, а припорошенные белым пухом деревья были прекрасны. Мой новый старый дом под первым выпавшим снегом выглядел так, будто я смотрела на него сквозь кружевную занавеску.

Марек притормозил перед домом. Я быстро открыла дверь и выскочила из машины.

– Мой дом, – тихо сказала я. Я вообще-то не очень сентиментальная, но на этот раз у меня к глазам подступили слезы. – Надо же, мой дом. Не верю.

– Твой, твой, успокойся, – сказал Марек.

– Не могу в это поверить, – мотала я головой.

С одной стороны, меня переполняла радость и ожидание неизвестной красоты. А с другой – я жалела, что не смогла приехать сюда с пани Стефанией.

– У меня совесть нечиста, что я радуюсь, – сказала я тихо. – Я не должна радоваться. Этот дом мой только потому, что ее больше нет среди нас. Хотя, наверное, она хотела бы видеть меня счастливой.

На этот раз Марек вошел со мной внутрь и внимательно все осмотрел. Ну вот, теперь он мог убедиться, что в доме был ремонт. Стены покрашены, на кухне новый кафель. К счастью, камин и изразцовая печь остались в целости и сохранности.

– Еще тысяч двадцать придется здесь вложить. Если не больше, – оценил он.

– Я вложу.

– Может, не стоит? – засомневался он.

– Почему не стоит? – удивилась я.

– Может, лучше продать его таким, какой он есть? – Он открыл шкаф под раковиной и осмотрел установку.

– Но я не хочу продавать его! – крикнула я.

– Как это не хочешь? – удивился он. – А чего же ты тогда хочешь?

– Не знаю, я об этом еще не думала, – помотала я головой. – Но я не могу его продать!

– Почему не можешь? – Марек совсем не понимал меня.

– Потому что это место было для нее важно, – сказала я просто.

– Это сентиментальность. Что ж, бывает. Мне всегда казалось, что ты не такая сентиментальная.

Он испортил мне настроение.

– Да ладно, Зося, не злись. Жизнь – она ведь разная бывает, и с домом и без дома. Просто я прошу тебя подумать, что для тебя лучше.

– Представляешь, пани Стефания всегда говорила мне: «Умножая имущество свое, ты умножаешь заботы свои». Кажется, я только сейчас понимаю, что она имела в виду… Может, сдать его в аренду? Или переехать сюда жить? – Я дерзко взглянула на Марека.

– Сюда? Жить? А как же работа?

– Работа не волк, в лес не убежит.

– Да черт с ним, с этим волком… Я тебя о другом спрашиваю – ты чего, на самом, что ли, деле думаешь перебраться сюда? Ведь это очень непрактично.

– А ты бы скучал?

– Ну а как же, ты еще спрашиваешь. Конечно, скучал бы.

Я прижалась к нему, он поцеловал меня. Вдруг скрипнула дверь.

– Стефания, ты здесь? – раздался мужской голос.

Я вскочила с дивана. На пороге стоял пожилой господин и всматривался в темноту комнаты.

– Я не Стефания, я Зося, – протянула я мужчине руку. – Зофья Краснопольская.

– Анджей Репекк. – Он крепко пожал мою руку и улыбнулся. – Вот, значит, какая ты, Зося. Стефания много о тебе рассказывала. Она не приехала сейчас?

Я словно окаменела.

– Нет… Пани Стефания… Пани Стефании больше нет в живых…

– Как это? Что значит «Стефании нет в живых»? – Он взглянул на меня, на Марека. – Моя Стефания? Нет в живых? Ведь все было так замечательно. Мы же собирались строиться вместе.