– Пан Хенрик, это я из благодарности хотела, – сказала она однажды, когда принесла корзинку разных вкусностей. – Я никогда не забуду того, что вы сделали для моего сына.

– Пани Янина, я бы любому помог.

– Я знаю. Я знаю, что вы помогаете людям, я знаю. Но я благодарна за ваше деликатное отношение ко мне и вообще за все.

Если бы он мог повернуть время вспять, то наверняка не стал бы помогать. Если бы только мог знать будущее. Но каким бы ни было это будущее, оно никогда не бывает черно-белым. В нем всегда есть серые оттенки, полутона. Иногда очень плохой человек может сделать в жизни нечто такое, что в будущем отзовется чем-то хорошим. Может быть, именно поэтому однажды зимней ночью Хенрик, подъезжая к своей вилле, остановился рядом с улицей Пилсудского, заметив лежащего в канаве юношу. Молодой человек был без сознания. Его одежда была грязной и рваной, на лице застыла кровь. Понятно – парня избили.

Молодой Куба – Якуб Ржепецкий. Хенрик знал, что парню нравились гулянки, что тот часто попадал в нехорошую компанию, а ему, Хенрику, нередко доводилось спасать его из трудных ситуаций. Вот и на этот раз. Протащил его по снегу к дому, раздел, обработал раны на лице, уложил в свою кровать и просидел рядом с ним всю ночь. Только утром, когда Куба проснулся и протрезвел, он сообщил о случившемся Янине, матери парня.

Куба полдня гулял где-то возле прудов Стефанского. По крайней мере, так он утверждал. По всей видимости, слуги не впустили его внутрь, потому что вечера у Стефанских устраивались не для таких. Хотя, хотя… Исключительно обаятельный, этот брюнет с темными глазами – южный тип красоты – мог выбрать любую женщину, точно ягоду из блюда с клубникой или малиной. В том числе и женщину из высшего общества.

Кубе Ржепецкому было всего девятнадцать лет, но он уже был известен своим авантюрным складом характера. Человек он, может, был и не плохой, но с детства капризный и упрямый. И больше всего отличался слабостью к представительницам прекрасного пола. А когда он превратился в высокого и статного мужчину, его томная красота стала бросаться в глаза даже самым требовательным дамам. Куба часто оказывался в центре любовных приключений. Он был из тех людей, у которых есть все, что только они пожелают. Нельзя сказать, что к поставленной цели он шел по трупам, – просто использовал свое личное обаяние. И до сих пор ему все удавалось.

До сих пор. А чтобы быть точным – ровно до лета прошлого года, когда в церкви Святого Иосифа он впервые увидел Анну. Она одиноко стояла в боковом нефе и пела «Аве Мария» таким ангельским голоском, что Куба забыл обо всем на свете – только и хотел, что слушать его и слушать. Грудь Анны поднималась и опускалась в такт дыханию. Так бы и смотрел Куба на эту шейку и плечи всю свою жизнь. Он бы с удовольствием сорвал с нее белую блузку, снял красную шляпу и занялся бы с ней любовью, ни на что не обращая внимания. Однако он знал, что такое он может себе позволить только в «Веселом Домике» мадам Врублевской или на тайных свиданиях с госпожой Мюллеровой. Такие женщины, как Анна, туда не ходили. И в тот самый момент, когда Анна закрыла глаза, чтобы перевести дух перед второй строфой, Куба Ржепецкий решил: чего бы это ему ни стоило, эта девушка будет его. Он сжал кулаки в предчувствии ожесточенной борьбы, огляделся вокруг и заметил, что не он один украдкой смотрел на девушку… Даже его отец умиленно таращился на нее, что не ускользнуло от внимания матери.

– Кароль, – прошептала мать, слегка подтолкнув мужа. – Сосредоточься, пожалуйста, на молитве.

Куба решил, что простое лицезрение того явления, каким была Анна, и есть настоящая молитва. Он благодарил Бога за ту красоту, на которую с того дня собирался смотреть каждый день.

Анне Ростишевской было семнадцать. Она переехала из Лодзи в Руду Пабьяницкую совсем недавно, сразу после смерти родителей. Поселилась в доме своей тети, у которой была швейная мастерская на Марысине. В Лодзи она училась на курсах кройки и шитья у мадам Гринблат, и тетка сочла, что помощь племянницы ей определенно не будет лишней. Конечно, она понимала, что присутствие молодой девушки в доме может иметь определенные последствия, но надеялась на здравый ум племянницы. К сожалению, она не предвидела, что юноши, заметив эту красивую молодую женщину, совершенно потеряют голову. И здравый рассудок Анны не будет иметь здесь слишком большого значения.

Анна замечала все эти взгляды незнакомых мужчин, но оставалась равнодушна к ухаживаниям, сосредоточившись на работе. Она считала, что у нее еще много времени, чтобы завести семью или вступить в любовные отношения. Кроме работы подмастерья она соглашалась помогать портнихе в обслуживании приемов у Горака, самого большого рудского фабриканта, или на танцах у прудов Стефанского. Там она еще могла иногда позволить себе развлечься – конечно, с согласия тетки. Танцы обычно продолжались до утра, однако Анна старалась уходить пораньше. В частности, после того, как однажды вечером Куба Ржепецкий прилип к ней и не отходил от нее ни на шаг. Он был как тень. Она много слышала о его богатом и не всегда славном прошлом и не хотела иметь с этим смуглым, темноглазым мужчиной ничего общего. Вот и на этот раз ей удалось незаметно, как она думала, улизнуть.

– Панна Анна! Вы уже уходите? – услышала она издалека. – Панна Анна! Я вас провожу!

Она боялась возвращаться с ним. Тетя утверждала, что Куба Ржепецкий известен тем, что если он что решит, то буквально прет напролом, несмотря ни на какие последствия. Анна понимала: Куба заинтересовался ею до такой степени, что ничто не остановит его от того, чтобы заполучить ее.

– Панна Анна! – услышала она прямо за спиной.

Она остановилась.

– Панна Анна, вы уже уходите? – спросил парень в очередной раз.

– Да, я обещала тетушке, что помогу ей завтра утром с шитьем. Свадьба скоро у соседей. Тетя шьет платье.

– Может, я вас провожу? Вам не страшно одной возвращаться?

Анна не сказала, что самое страшное для нее вернуться с ним.

– Я, я…

Внезапно на террасе появилась женщина, скользнула презрительным взглядом по Анне и обратилась к молодому человеку:

– Якуб, вальс играют. Вы обещали мне вальс, в конце концов.

– Панна Анна, простите. Если бы вы были столь любезны и обождали меня минутку, я бы проводил вас домой.