Достать автомобиль оказалось непросто. Ограничения на бензин были настолько жесткими, что такси в городе стали редкостью, а машины скорой разрешалось использовать только для перевозки раненых и тяжелых больных. Катрин пошла на поправку, но после нескольких недель лихорадки все еще чувствовала сильную слабость, к тому же с нами был маленький ребенок. Я надеялась поймать такси возле госпиталя – увы, безуспешно. Дежурная сестра попыталась вызвать машину по телефону – тоже тщетно. Пока мы ждали в приемном покое, к нам подошел доктор:

– Если вас не смутит присутствие психиатрического пациента, мы могли бы отвезти вас на скорой. Но сперва нужно доставить ее, а потом – к вам.

Я спросила, куда именно они направляются. Выяснилось, что место находится неподалеку от Челси – это небольшой приют для престарелых. Женщина останется там до тех пор, пока семья не решит, что делать дальше. Дежурная сестра заметила мои колебания.

– Не волнуйтесь, она тихая. Проблем не будет. Просто мы не можем больше держать ее в госпитале, коек и так не хватает.

Итак, Катрин, малышка и я оказались в одной машине с сумасшедшей. Молодая женщина – полагаю, до болезни ее можно было назвать хорошенькой, но теперь бледная, с одутловатым лицом, она выглядела изможденной – лежала в полузабытьи на носилках, надежно пристегнутая к ним ремнями. Я с некоторым опасением покосилась на ремни, но меня заверили, что это лишь для того, чтобы пациентка не скатилась с носилок. На самом деле она смирная и опасности не представляет.

Тем не менее наше путешествие трудно было назвать приятным: вскоре после полудня начался налет. Завывание сирен растревожило женщину. Она очнулась и начала подвывать – низкий протяжный звук, от которого кровь стыла в жилах. Ребенок Катрин тоже проснулся и заплакал. Вой и рев слились в какую-то дикую какофонию. Мы с Катрин не могли удержаться и залились глупым беспомощным хихиканьем. Машина остановилась. Водитель распахнул заднюю дверцу и спросил, с тревогой поглядывая на небо: «Эти мерзавцы опять затеяли свои игры. Что будем делать? Закинуть вас в бомбоубежище?»

– А с ней как? – я указала на привязанную к носилкам женщину. – Мы не сможем занести ее в убежище.

– Полежит в машине, – пожал плечами водитель. – Она все равно не понимает, что творится снаружи.

– Очень даже понимает. Она воет с тех пор, как завыли сирены.

– Ну ладно, – равнодушно качнул головой водитель. – Вы уж решайте, я не могу тут вечно стоять. Там дальше по улице есть убежище…

Катрин, крепко прижимавшая к себе малышку с той самой секунды, как начался налет, стиснула ребенка еще крепче и на мой вопрос, стоит ли нам послушать водителя, твердо заявила:

– Нет, пожалуйста, давайте поедем дальше.

Подошел дежурный и заглянул в кузов скорой.

– Советую спуститься в убежище, – сказал он. – Тут оставаться небезопасно.

Я снова указала на больную.

– Но мы же не можем взять ее с собой.

– Почему нет? У нее же не чума?

Водитель многозначительно постучал указательным пальцем себе по лбу.

– У нее с головой непорядок. Странно, что она вообще оказалась в нашей больнице.

Дежурный выглядел озадаченным, но его замешательство длилось недолго.

– Можете поставить машину вон под теми деревьями, – предложил он. – Или припаркуйтесь немного дальше, под мостом.

– Ага, чтобы этот чертов мост обрушился на нас? Ну уж нет, спасибо, – фыркнул водитель. – Если пассажиры не возражают, мы поедем дальше. Что скажете, сестра? Мамочка, вы как, согласны?

Катрин залилась краской, услышав обращение «мамочка», но в следующий миг, когда женщина на носилках снова завыла, а ребенок разразился неистовым плачем, расхохоталась.

– Дело ваше, но учтите – на свой страх и риск, – дежурный окинул нас неодобрительным взглядом.

– Так какого дьявола прикажете, когда у меня в машине психопатка и новорожденный? Сомневаюсь, что в убежище нас примут с распростертыми объятиями, – выпалил водитель.

– Пожалуйста, давайте просто поедем дальше, – сказала я.

В начале «Блица», едва только раздавался сигнал воздушной тревоги, движение замирало, все спешили в укрытия. Теперь же сирены звучали почти постоянно, и мало кто обращал на них внимание, если только полиция или дежурные не останавливали транспорт, требуя очистить улицу.

– Не возражаю, – кивнул водитель. – Мне без разницы, крутить баранку этой колымаги под проливным дождем или когда сверху сыплются бомбы.

Дверь захлопнулась, и мы тронулись в путь.

– Я ехала в больницу во время налета. Я родила под грохот бомбежки. И домой я еду под завывание сирен, – сказала Катрин и снова захихикала. – Девочку следовало бы назвать Рейдой [62] , – она крепко прижимала к себе ребенка, а я пыталась успокоить лежащую на носилках молодую женщину: в ее протяжных криках слышались тоска и страдание.