Беда, однако, в том, что таким способом многого сказать друг другу нельзя. Стоит жизненной ситуации даже не то чтобы слишком усложниться, а хоть чуть-чуть выйти за рамки, обозначаемые сигналами типа «иди сюда», «уходи отсюда», «здесь пища», «здесь опасность» и тому подобными, — и такой язык окажется бесполезным. Можете проверить это сами. К примеру, не бог весть какая сложная задача: назначить товарищу встречу у метро в полшестого. А попробуйте сделать это, объясняясь только такими понятиями, которые имеют конкретное биологическое значение, — едва ли задача окажется разрешимой.

В сложной и нелегкой жизни, которую ведут животные в естественных условиях, может возникнуть бесчисленное множество самых разнообразных ситуаций. Поэтому так же бесконечно велико и разнообразие сообщений, которыми нужно было бы обмениваться в той или иной ситуации. Если для каждого из возможных случаев, для каждого из нужных сообщений использовать свой особый сигнал, например определенный звук, то как же невообразимо велико будет количество требуемых для этого звуков-сигналов! Просто немыслимо будет запомнить такой «алфавит», состоящий из тысяч букв, и при этом не запутаться окончательно, какой из этого великого множества сигналов что обозначает. Поэтому языки такого типа неизбежно дают использующим их животным лишь очень небольшие возможности. Приходится или смириться с тем, что язык пригоден только для передачи лишь ограниченного набора сообщений, или придумать что-нибудь получше.

Как же быть, если жизнь все же требует обмениваться более сложными сообщениями, чем просто «пища», «опасность», «иди сюда», «уходи отсюда»? Тогда приходится создавать многоуровневые языки. Чтобы было понятно, что это такое, обратимся сразу к наиболее сложному и совершенному из языков, но зато и наиболее нам знакомому и понятному — к человеческой речи. Отдельные звуки нашей речи, как правило, не имеют никакого определенного смысла; ну какой смысл в звуках «а», «о» или «у»? Единичный звук, как правило, не означает ни радости, ни горя, ни боли, ни удовольствия, никого никуда не зовет и никому ничего не приказывает. Чтобы звуки приобрели какой-то смысл, нужно соединить несколько звуков в определенной последовательности, чтобы получилось слово. Но и одно слово не так уж много сообщает нам. Нужно соединить несколько слов в фразу, чтобы она наполнилась смыслом. А фразы, в свою очередь, соединяются в какое-то более сложное сообщение, имеющее для нас уже более глубокий и важный смысл, чем каждая из составляющих его фраз. Так, шаг за шагом, уровень за уровнем, создавая более сложные комбинации сигналов из более простых, мы можем передавать друг другу исключительно сложные и разнообразные сообщения — от телеграммы «Еду. Встречай» до романа «Война и мир». И таких сообщений может быть поистине бесчисленное множество, на все случаи жизни, хотя наша речь состоит всего лишь из нескольких десятков звуков. Польза от такого усложнения языка совершенно очевидна.

Это небольшое отступление понадобилось для того, чтобы понять, чем интересен оказался язык дельфинов. Хотя их язык — это далеко еще не человеческая речь, но он тоже сложный, многоуровневый.

Если кому-нибудь доводилось плавать недалеко от стаи дельфинов, он мог, наверное, слышать характерные, ни на что не похожие звуки: тонкий, на грани слышимости, протяжный пересвист. Это — коммуникационные сигналы дельфинов, те звуки, с помощью которых они общаются между собой. Такие сигналы составляют основу языка этих животных.

Десятки лет ученые записывают и пытаются расшифровать звуки дельфиньего языка. Первые попытки исходили из самой простой идеи: пытались найти прямое соответствие между сигналами дельфинов и тем, что эти сигналы должны обозначать. Очень скоро, однако, обнаружилась несостоятельность такого подхода: не удалось установить никакой прямой связи между характером дельфиньих сигналов и их содержанием. Теперь-то мы знаем: отсутствие такой прямой связи как раз и свидетельствует о том, что язык дельфинов не простой, одноуровневый, а сложный, многоуровневый. Значит, тем интереснее задача расшифровки такого языка.

Но, к сожалению, чем сложнее язык, тем труднее его расшифровать. До сих пор мы не можем похвастаться, что понимаем язык дельфинов; до этого еще очень далеко. Пока что идет долгая, кропотливая работа: тысячи, десятки тысяч отдельных сигналов, записанных на магнитофонную ленту, классифицируются и систематизируются. Нужно установить, с какой частотой употребляются те или иные сигналы, какие из них чаще всего объединяются друг с другом в некоторые типичные комбинации, как часто какой-то сигнал, условно назовем его «икс», следует за сигналом «игрек» (а ведь таких комбинаций неимоверное множество!), и как все это зависит от ситуаций, в которых употреблялись эти сигналы, и многое, многое другое. Трудоемкость такой работы просто невероятна. Но только путем такой кропотливой работы можно разобраться, как из отдельных сигналов строятся «слова» дельфиньего языка, из «слов» — «фразы» и т. д. Задача оказалась исключительно трудной, но тем она интересней: ведь трудность расшифровки языка как раз и свидетельствует о его сложности, а сложность языка — о больших возможностях. Так что пока — терпение и работа, работа и терпение.

Как тут не позавидовать герою одного художественного кинофильма, который решил задачу общения с дельфинами просто и эффективно: он научил дельфинов говорить по-человечески. К сожалению, это возможно лишь в кино. Даже если не обращать внимания на такой пустяк, что звукообразующие органы дельфина просто не приспособлены для воспроизведения звуков человеческой речи (так же, как и наша гортань не годится, чтобы издавать дельфиньи звуки), даже помимо этой «технической» трудности есть принципиальные сложности, не позволяющие надеяться на такое простое решение проблемы. Ведь человеческий язык тоже неимоверно сложен, наверняка намного более сложен, чем самый совершенный язык животных. И при этом человеческая речь и язык дельфинов настолько различны, что совершенно невозможно найти хоть какие-нибудь аналогии между принципами построения нашего и дельфиньего языка. Думаю, что нет ни малейшей надежды на возможность освоения языка людей дельфинами.

Были и более серьезные, чем в кино, попытки обучить дельфинов человечьему языку. В свое время такой работой занялся, например, американский ученый Дуайт Батто. Поскольку он все же был не «киношным», а настоящим ученым, он, по крайней мере, постарался с помощью специального технического устройства преобразовать звуки человеческой речи так, чтобы они как можно больше напоминали дельфиньи свисты — таким образом преодолевалось хотя бы элементарное физическое несходство между человеческими и дельфиньими звуками. Слова человеческой речи тоже подбирались с умом. За основу был взят гавайский язык — во-первых, потому, что дело происходило на Гавайях, а главным образом потому, что гавайские слова очень просты по структуре: они содержат относительно большое количество гласных звуков, которые легко преобразовать в свисты, и состоят из простых коротких слогов; каждый слог складывается либо только из одной буквы — гласной, либо из двух — согласной и гласной; при этом самих-то букв всего-навсего двенадцать: пять гласных и семь согласных. Так что было сделано, казалось бы, все, чтобы дельфины могли хотя бы внятно расслышать, что говорят им люди, а расслышав, может быть, и понять хоть что-нибудь.