И все равно желаемого результата не получилось. То есть дельфины прекрасно обучались, например, по команде «направо» поворачивать направо, по команде «вперед» проплывать сквозь обруч, а по команде «толкни» толкать ластом мяч (вы понимаете, конечно, что на самом деле эти команды звучали совсем не так, как по-русски, но смысл им придавался именно такой). Но ведь способность к такому обучению еще вовсе не означает, что дельфин понимает речь: точно так же его можно обучить тем же действиям в ответ на свисток или взмах руки. Надежда была на то, что если из таких слов составить какую-нибудь простую фразу, то животное ее поймет и поступит соответственно ее смыслу. Например, если сказать дельфину «толкни» — «вперед», то выполнит ли он оба действия подряд? Оказалось, нет. Услышав первую команду, дельфин усердно ее выполнял, а на последующие не обращал никакого внимания. То есть звуки, которые слышал, он никак не хотел воспринимать как слова, элементы языка; для него это было просто несколько разных звуков и ничего больше.

А собственно, почему должно быть иначе? Кто сказал, что «фразы» дельфиньего языка строятся по тем же правилам, что и человеческого? Скорее всего, следовало ожидать как раз обратного: слишком уж велико различие между дельфиньим и любым из человеческих языков, будь то гавайский, русский или английский. А может быть, именно гавайский язык и оказался, вопреки ожиданиям, не слишком подходящим. К примеру, когда мне довелось несколько месяцев проработать на Гавайях, я очень долго никак не мог запомнить местные названия улиц и других мест именно из-за непривычной монотонности следующих друг за другом однотипных слогов: Ка-ме-ха-ме-ха, Ка-ла-ни-а-на-о-ле, Ва-и-а-ну-е-ну-е, Ка-ху-а-па-а-ни. Прочитали? А теперь отвернитесь и попробуйте повторить. Получилось? У меня долго не получалось. Если бы я участвовал в экспериментах Батто в качестве испытуемого, то еще большой вопрос — обнаружилась ли бы у меня способность к пониманию речи. Но ведь эту книжку сумел же я как-то написать. Так что все не так просто. То есть попробовать, конечно, стоило, в этом Батто был совершенно прав — вдруг да повезет, и дельфин поймет нас. Но если не понял — это еще не повод для разочарования, а вполне ожидаемый результат.

Нет уж, если мы хотим установить взаимопонимание с дельфинами, то роль переводчиков нам придется взять на себя. Только человек, вооруженный коллективным научным знанием, усиливший мощь своего интеллекта использованием вычислительной техники, сможет когда-нибудь преодолеть барьер несходства между языками человека и дельфина.

Ну а все же, действительно ли язык дельфинов так уж сложен, действительно ли они могут передавать друг другу сложные сообщения? Можно попытаться ответить на этот вопрос еще до того, как сам язык станет нам понятен. И опять решающее слово — за специально спланированным экспериментом.

Сначала представим себе самую простую ситуацию. Дельфин, плавающий в бассейне, обучается совершать определенные действия в ответ на какие-либо сигналы. Например, над бассейном висят две лампы, а в воду опущены две педали. Если загорается правая лампа, дельфин должен нажать своим «клювом» на правую педаль, а если левая лампа — на левую педаль. Это задача очень простая, обучить дельфина такому действию — пара пустяков. А теперь посадим другого дельфина в другой бассейн, совершенно изолированный от первого, и в этот бассейн тоже опустим две педали, но сигнальных ламп там не поставим; лампы висят только над первым бассейном и второму дельфину не видны. Возможно ли в таких условиях заставить второго дельфина совершать те же действия: нажать одну или другую педаль в зависимости от того, какая лампа включилась? Ну, конечно, нет, скажете вы, это же полная чепуха: как же можно требовать от дельфина, чтобы он действовал по сигналу (включение той или другой лампы), если он вообще не может видеть этот сигнал. И будете совершенно правы: если бассейны действительно полностью изолированы и второй дельфин не видит сигнальных ламп, то он понятия не имеет, когда и какую педаль нужно нажать.

А теперь посмотрим, что получится, если между двумя бассейнами установить звуковую связь, например провести между ними телефонную линию. Можно сделать и проще: разделить один бассейн перегородкой, непрозрачной для света (чтобы второй дельфин по-прежнему не видел ламп, установленных в первом отсеке), но проницаемой для звука. Теперь каждый из двух дельфинов не видит, но слышит все, что происходит в соседнем бассейне или отсеке. В том числе слышит и звуки, издаваемые его партнером. А экспериментатор может подслушать переговоры двух животных, если они начнутся. Поможет ли возможность звукового общения решить задачу?

Если бы это были не два дельфина в разных бассейнах, а два человека в разных комнатах, то наличие звуковой связи легко решило бы все проблемы. Просто тот человек, в комнате которого загорелась лампа, сказал бы своему партнеру: «Включилась правая лампа. Можешь нажимать правую педаль», — и все в порядке. Но ведь это люди, вооруженные человеческой речью. Она способна передать понятия «включена» и «выключена», «правая» и «левая» и многое, многое другое, что позволяет людям координировать очень сложные действия. А смогут ли так поступить дельфины, смогут ли они передать друг другу информацию, необходимую для совместного, коллективного решения задачи?

Эксперимент, описанный выше, был проведен много лет назад американским ученым Джаврисом Бастианом. Два дельфина содержались в бассейне, разделенном на два отсека перегородкой; сначала это была просто сеть, так что оба дельфина могли и слышать, и видеть все, что происходит во всем бассейне. В каждом из отсеков было по два рычага, и дельфинов обучали действовать сообща: если лампа над бассейном включалась и постоянно горела, то оба дельфина — каждый в своем отсеке — должны были нажать на правый рычаг, а если свет лампы прерывался, то на левый. Поощряли дельфинов только за правильную совместную работу, когда оба реагировали на лампу правильно; если ошибался один из них, то без поощрения оставались оба. Таким образом, их обучали не просто элементарному действию, а именно совместной работе. Это, конечно, была лишь подготовительная стадия, чтобы надежно обучить дельфинов тем навыкам, по которым и должна была проверяться их способность к координированным действиям.

А потом началось самое интересное — фактический эксперимент. Сеть, которая разделяла дельфинов, заменили плотной тканью. Видеть сквозь нее нельзя было ничего, но звук проходил свободно. Сигнальная лампа осталась по одну сторону перегородки, ее мог видеть только один дельфин. Но правильно нажимать на нужный рычаг по сигналу этой лампы по-прежнему должны были оба — и тот, который видел лампу, и тот, который ее не видел. И оказалось, что такая задача может быть выполнена! В процессе эксперимента между дельфинами начинался оживленный звуковой диалог, и в результате дельфин-«слушатель» правильно определял, когда и на какую педаль нужно ему нажать. Значит, дельфин-«зритель» мог сообщить ему, какая именно горит сигнальная лампа? Похоже, что так. Хотя дотошные ученые все стараются поставить под сомнение, прежде чем сделать окончательный вывод. Так что и результаты опыта Бастиана они тоже не торопятся принять как окончательное доказательство возможности передачи сложной информации от одного дельфина к другому. Ведь так и осталось неясным, что именно один дельфин передавал другому. Неясно и что именно дельфин-«слушатель» выделял из всего многообразия звуков, доносившихся до него из другого отсека. Может быть, он использовал вовсе не целенаправленные сообщения своего партнера, а ориентировался по другим звукам, скажем по плеску воды, когда дельфин-«зритель» подплывал к тому или другому рычагу, или по звукам, которые тот издавал непроизвольно; может быть, были еще какие-то «подсказки»? Придирок можно высказать много, но факт остается фактом: звуковая связь помогала дельфинам решить задачу, которая без такой связи в принципе неразрешима.