Я не хочу давать этого обещания. Уходить и так будет тяжело, но если мне придется попрощаться с ней — не знаю, смогу ли я.

Она толкает меня локтем руки, которую я поцарапал, рукав задирается ровно настолько, чтобы показать большой пластырь, которым она его заклеила.

— Да ладно, у меня все еще есть остальные девять пальцев. Давай попробуем присутствовать на дне твоего брата.

Я не могу по-настоящему смеяться, но дыхание у меня на секунду становится чуть менее стесненным.

Я пытаюсь уклониться и оглядываюсь по сторонам.

— Кстати, о присутствии, кто-нибудь проверил, не свисает ли простыня из окна Логана?

Элиза закатывает глаза, а затем ее рука оказывается на моей руке, и она тянет меня в сторону кухни. К сожалению, в данный момент там пусто.

— Если ты не собираешься поговорить со мной позже, мы просто сделаем это сейчас.

Она отпускает меня, как только заводит внутрь, а затем встает в дверях, чтобы преградить мне путь обратно.

Я пытаюсь пройти мимо нее, но от того, что приближаюсь к ней, я чувствую жар в затылке, поэтому просто прохожу в другой конец помещения.

— Тебе следует держаться от меня подальше. Я не могу быть рядом с тобой.

— О чем ты говоришь?

— Я… я причинил тебе боль. Я не могу изменить это.

Ее губы сжимаются в жесткую линию, когда она скрещивает руки на груди. Проходит пауза, прежде чем она говорит:

— Помнишь тот раз, когда я закрыла дверь квартиры, прищемив тебе руку? А через неделю у тебя посинел и отвалился ноготь?

Воспоминание об этом заставляет меня поморщиться.

— Я… что? Боже, мерзость.

— Да, так и было, поэтому я и запомнила это. Это незаметно травмировало меня..

— Это не одно и то же, Элиза. Мы не должны быть вместе, потому что… мы не должны, — заканчиваю я, немного не в восторге от собственной логики. Минуту назад у меня были веские причины.

— Я знаю, ты в это не веришь, — она пристально смотрит на меня, ее теплые карие глаза изучают мои. — Это то, что на самом деле в твоем сердце?

По мере того, как секунды проходят без ответа, уязвимость вопроса растягивается между нами.

Это. Я не могу с этим смириться. Не тогда, когда она знает правду обо мне и моей семье. С этим было намного легче справиться, когда проблема заключалась в каком-то глупом шаге с моей стороны, а не в неотъемлемой части меня самого.

Как будто всю мою жизнь мне не приходилось отталкивать худшее в себе, сопротивляться всем своим импульсам, а у нее хватает наглости относиться к ним с пониманием. Как она смеет любить меня так, как мне нужно, чтобы меня любили, когда я изо всех сил стараюсь держаться от нее подальше.

Я хочу, чтобы она знала, что кто-то выбрал бы ее первой, предпочел бы ее всему.

Даже если это не могу быть я.

Я вздыхаю и провожу рукой по лицу.

— Нет, черт возьми. Я бы сделал это снова, не задумываясь. Все это.

Слова выплескиваются наружу, признание, которое я сдерживал зубами, возможно, даже с тех пор, как она впервые появилась.

Я не знаю, это ли то, чего она ищет, но она удивленно моргает, ее поза расслабляется.

— Я… что?

— Столько раз, сколько бы ты мне позволила, я бы возвращался к тебе снова. Даже если бы это закончилось еще одним разводом.

Ее рот приоткрывается, но она ничего не говорит. Все мое существо жаждет захватить этот рот в отчаянном поцелуе.

— Я бы ничего не стал менять. Я бы снова пережил разбитое сердце от того, что ты ушла, если бы это означало провести какое-то время вместе. И мне все равно, делает ли это меня болваном или жалким, я такой ради тебя, — говорю я, и это странно освобождает — просто сказать ей. — Потерять тебя стоит того, чтобы ты вообще была рядом.

Но она должна это услышать, и, возможно, я был в долгу перед ней все это время. Может быть, я просто так боялся всех худших исходов, что держал эту последнюю уязвимую часть при себе.

Но случилось худшее, и я не защитил себя. И просто причинил ей боль.

— Ты стоила каждой минуты этого, несправедливой или нет, ужасного конца и всего остального. Я бы сделал это снова. Никаких изменений, никаких пометок. Я любил тебя тогда, люблю и сейчас. Останься. Оставь свою жизнь здесь. И если у нас ничего не получится, скажи мне уйти, и я уйду.

Глаза Элизы остекленели. Она выглядит так, будто хочет что-то сказать, как будто она на грани того, чтобы подобрать нужные слова, и я наклоняюсь, чтобы расслышать их.