– Там были стекловары.

«Стекловары? Ты уверена? Тебя видели? За тобой шли? Я опрошу дальние аванпосты. Это хуже орлов».

– Хуже?

«Хуже. Не хочу снова их видеть. Они оставили меня без объяснений, словно перелетные мотыльки. Оставили страдать, недоумевать и ждать. Они мне не интересны, а им не интересен я. Они оказались около укрытия, а я об этом не узнал, потому что они намеренно обходили мои аванпосты. Это – угрожающее поведение».

Однако нам хотелось увидеть стекловаров. Ему придется смириться с этой мыслью, а мне надо подвести его к осознанию этого.

– А тебе не хочется узнать, почему они ушли?

«Пойми мою позицию. Мутуализм и эгоизм. Защита и оставление. Доверие и предательство. Подобный дуализм не допускает середины. Стекловары принесли мне трагедию. Они пожелали узнать результаты своей безответственности? Насколько я был близок к смерти?»

У нас будут проблемы. Я пыталась придумать, что сказать, но он сменил тему.

«Джерси – почему она убивала?»

– Мне кажется, у нее психическое заболевание, – сказала я.

Это уже стало превращаться в официальную версию.

«Я могу излечивать болезни. Хочу изучить ее перед тем, как ее казнят».

– Граждане Мира решат, как поступить.

«Нельзя позволить ей жить. Убийцам в моем городе не место. Она убивала даже не как охотник, с минимальными страданиями животного. Она – как орел внутри стен. Решение очевидно».

Его город! Я составила и забраковала массу мыслей, так что к моменту ответа у меня появилась идея, которую я сочла конструктивной.

– Ты мог бы стать гражданином Мира. Ты мог бы голосовать и принимать участие в дебатах.

«Я не животное».

Я решила не спрашивать, что он имеет в виду.

– Тебе кто-нибудь показывал нашу конституцию? Нет? Я распоряжусь, чтобы это было сделано.

Я воспользовалась возможностью уйти и отправилась в мастерскую Бартоломью, чтобы попросить его, учившего юриспруденцию, просветить Стивленда. Я объяснила, что бамбук способен слышать и понимать английский язык, особенно если Бартоломью будет говорить медленно. Он чуть не уронил дверцу шкафа, которую как раз прилаживал. Я ушла, ответив только на малую часть его вопросов. Теперь это его проблема.

В клинике мне сказали, что у Джерси перелом нескольких позвонков и что поврежденные и отекшие нервные ткани вызвали паралич и не поддающуюся контролю боль. Ей дали какие-то болеутоляющие, из-за которых она практически ни на что не реагирует. Я попросила, чтобы ей постарались помочь.

Я проведала ее семью, тихо постучав в дверь. Ее муж впустил меня в безупречно чистый домик.

– С ней все будет хорошо? – спросил Брэм.

– Вряд ли.

Он закрыл глаза и содрогнулся. Мальчишки гневно посмотрели на меня, принесшую дурные вести.

– Но мы с ней поговорили, пока были в лесу, – добавила я, – и она просила вам передать, что любит вас, всех вас, больше всего на свете, вы для нее важнее всего. Я не представляю себе, как убедить вас, что это именно так, – но это истинная правда. Что бы ни случилось, я надеюсь, что вы всегда будете так думать.

Мальчики заплакали. Я ушла.

Я устала. Я не ела плодов, и отсутствие стимуляторов стало очень заметным. В оранжерее Бартоломью почти закончил говорить со Стивлендом.

– Солидарность с духом означает… ну… статья вторая, принципы и цели, – медленно говорил Бартоломью, когда я вошла. – Я могу еще раз перечитать.

«Как демонстрируется солидарность? – написал Стивленд на своем широком светлом стволе. – Приветствую, Татьяна».

Бартоломью повернулся ко мне с улыбкой.

– Привет, Тат. На самом деле у нас нет прецедентов демонстрации солидарности. Взаимное доверие и поддержка понятны: ты, бесспорно, нас поддерживал, а в вопросе взаимного доверия – почему ты скрывал свою способность слушать и понимать английский? Нет, не отвечай – просто задумайся об этом. Но слушай внимательно. В конституции говорится: «Все разумные существа, выразившие свою солидарность с духом нашего Содружества и готовность разделять его цели, могут объявить себя гражданами». Я бы сказал (хотя это только мое взвешенное мнение), что тебе надо просто объяснить, почему ты солидарен с нашими целями и готов их разделить, – написать эссе, наверное, где последней строкой будет «и, следовательно, я объявляю себя гражданином Мирного Содружества». Гм-м… Наверное, нам нужна более строгая процедура – не в твоем случае, Стивленд, потому что я не предвижу возражений, но в некой будущей ситуации это может создать трудности. Конституция была написана идеалистами и имеет свои недостатки, например предоставление права голоса детям. Как ты думаешь, Тат? Что еще надо сделать нашему другу?

– Думаю, это правильно, – сказала я, на самом деле отнюдь не уверенная в этом, и добавила подчеркнуто: – Стивленд будет равноправным гражданином.

«Равноправным, – написал Стивленд. – Не как фиппокот».

– Конечно, равноправным. – Бартоломью погладил свою зеленую бороду, заплетенную в косы. – Оговорена разумность существа. Фиппы не то чтобы совсем неразумны, конечно, но самосознания у них не наблюдается. По крайней мере, лично у меня никогда не получалось разговора с фиппокотом. Наверное, рабочее определение разумности в том, что ты сам заявляешь о ее наличии.