Одна из более молодых самок сказала что-то в ответ, Клетчатый поговорил еще, а потом они заорали друг на друга. Наконец молодая вроде бы разозлилась – и они все ушли. У входа остались охранники.

– Ты говоришь на стекловском, Мари?

Канг сел на землю подальше от тела Роланда.

Мари стала смотреть, где бы устроиться. Я уже сел на подстилку – на самом деле, почти рухнул на нее, настолько я устал. Я подвинулся, чтобы дать ей место.

– Я слушала, пока мы шли, и выучила несколько слов. Думаю, я сказала: «внимание» или «слушайте». Что-то в этом духе.

Работники пришли забрать тело Роланда, по-прежнему завернутое в его одеяло.

– А нам не надо им помешать? – спросила Сосна.

– И что мы станем с ним делать? – ответила Мари.

По четыре стекловара встали с каждой стороны тела и по одному у головы и ног, вроде бы досчитали до трех, подняли его – и ушли.

Мари тихо повторила отсчет. Ж-ж, ква, бульк. Она нашла эти слова у себя в словаре.

– Кажется, письмо у них фонетическое. Надеюсь. Это стало бы большим прорывом.

– Попроси еды, – сказала Сосна.

– Я попросила воды. Когда ее принесут, можно будет попросить еды.

Она попыталась улыбнуться, но была слишком усталой. Вскоре она задремала.

Кажется, я тоже спал. Спустя долгое время мне показалось, что я чую готовящееся мясо – может, горного медведя. Точно не скажу. Вонючие стекловары! Но воды они нам принесли.

– Гм. Может, пир после похорон, – предположил Канг.

– Казнь, – заявила Сосна. Кошка дремала у нее на коленях. – Они жестокие.

– Умираю от голода, – сказал я.

Проснулась Мари.

– Старайся выжить. – Она вытащила из рюкзака гребень и начала возиться со своими волосами. – Нам нельзя их оскорблять. По крайней мере, без причины. У них странные привычки и, наверное, еще более странные правила.

– Они жестокие и примитивные! – посетовала Сосна.

– Это так. И это тревожит.

– Где-то должны быть настоящие стекловары, – сказал я. – Это какая-то подгруппа. Они отбились от основной группы или как-то так.

Мари кивнула.

– Возможно. Это очень огорчительно. Но они – стекловары, а у нас есть задание.

Мы выглянули наружу, но увидели только охрану и стену соседнего шатра.

– Похороны, – проговорила Мари. – Это будет проверка.

Судя по выражению ее лица, она была намерена пройти эту проверку во что бы то ни стало.

– Эти стекловары: посмотрите на их плечи, – сказал Канг. – Они двигаются вверх и вниз, а не в стороны, как у нас. – Он сделал движение, как для броска. – Два локтя. Руки у них слабые. Они вообще-то смогут копать, чтобы его похоронить? Или копаем мы, а?

Пара стекловаров прошла мимо шатра с хворостом.

– Я читала, – сказала Мари, – что некоторые земные народы сжигали своих мертвецов. Мы здесь, чтобы подружиться. Похоже, у них в этом опыта мало, так что нам надо подавать пример. Музыка, несколько слов… вы можете что-то сказать, если вы тронуты, конечно. Я скажу. Наше прощание, наши воспоминания, наша дружба. Подаем пример.

– А плакать можно? – спросила Сосна, снова бросая Мари вызов.

– Пожалуйста, плачь.

Когда Свет сел, группа работников явилась за нами, маршируя в такт. Они были с копьями, и их возглавлял Клетчатый и другой основной с барабаном, и я схватился за рюкзак с флейтами. Нас вывели на край поселения, где собрались все. В первом ряду стояли пять самок. Вонь от них почти перебила запах жарящегося мяса.

Я заглядывал в двери шатров, мимо которых мы проходили. Самым крупным предметом, который я увидел, оказались станки для тканья одеял. Ни мебели, ни чего-то еще, кроме нескольких жалких коробов и корзин.

Нас ждали два коврика, один почти новый, а второй – с горкой зеленых листьев.

– Садимся, – скомандовала Мари, и мы устроились на пустом коврике.

Я прикидывал, на какой флейте играть – и какую мелодию. Нас окружали неподвижные лица стекловаров. Кто-то начал барабанить – звук доносился с той стороны, где готовили еду.

Я выбрал флейту с самым низким регистром и сыграл печальную песню старого дяди Хиггинса, в которой были слова насчет того, что прожил слишком долго и видел неудачи, которых не мог предотвратить. Идеально. Мари начала петь. При втором повторе к нам присоединились Сосна и Канг.

– Еще раз, – прошептала Мари.

Я сыграл с еще бо?льшим чувством. Роланд мне никогда не нравился – и именно поэтому мне будет его не хватать. Я отложил флейту.

Одна из самок, с темными завитками шерсти на спине, – та, что спорила тогда с Клетчатым, – повторила первые ноты мелодии хриплым свистом, почти взвизгиванием. Я снова сыграл первые семь нот, а потом протянул ей другую флейту. Она шагнула ближе и взяла ее. Я поднес свою флейту к губам. Она повторила движение, хотя у нее рот был вертикальным. Я выдул ноту, фа. Она подула, получив хрипловатую ноту. Повторила еще раз. Я зажал первое отверстие и выдул другую ноту, ми. Она повторила за мной. Так мы сыграли новые ноты, а потом – вместе, дуэтом – семь первых нот: фа, ми, до, ми, ре, до, ре.