– Но коммуникации не было! – проныла Сосна.

– Была. Они нас увидели. Увидели, что мы странные, но вредить им не будем.

– Столько трудов, чтобы это сказать! И они могут нам вредить.

– Им понравилась музыка, – напомнила Мари. – Музыка была успехом.

– Мне противно было им играть! – заявил я.

Поддавшись порыву – о чем никогда не стану жалеть, – я залез в свой рюкзак, вынул все мои флейты и сжег их. Никто не стал меня останавливать. Ошибка, вот чем был этот поход, и я сделал ошибку, захотев пойти. Одна ошибка, которую так легко было сделать – и которая обошлась так дорого. Я больше никогда не буду играть на флейте. Я больше не никогда захочу встретиться ни с одним стекловаром. Если у меня будут дети, я не позволю им играть в кукольных стекловаров.

Нас ждал долгий путь, и дорога будет тяжелая, холодная и унылая. И хуже всего будет возвращение в город, потому что нам придется рассказать всем, что случилось и каковы стекловары на самом деле.

Вот черт! Сосна вошла в центр даров прямо за мной.

– Люсиль, – буркнула она, не поздоровавшись и не улыбнувшись.

Что за ящерица ей в печенку залезла?

– Хорошая погода сегодня, – сказала я.

Слова эхом разнеслись по куполу центра даров, а я нырнула в кабинку и задвинула соломенную ширму. Я сидела там, голым задом на холодном керамическом сиденье: хорошая погода, если любишь холод. Мы с ней с каждым днем нравились друг другу все меньше. Понятное дело: никто не любит проигрывать. Неделю назад я победила на выборах ко-модератора, а она – нет.

Я подумала, что если потороплюсь, то успею уйти, пока она еще будет в кабинке, но услышала, как она отодвигает свою ширму, пока я еще застегивала штаны. Весна выдалась сухая, а значит, подземных вод было мало, а значит, в центре воняло говном, но все равно я подожду, чтобы она ушла. Тогда я смогу вернуться на похороны Татьяны и думать о том, что делать дальше.

Не судьба.

– Заметила, что Стивленд сказал про Татьяну? – сказала она. И она точно ко мне обращалась, потому что больше тут никого не было. – Он сказал, что она с ним спорила и даже на него злилась. Подумай об этом, – и, не дав мне времени подумать, добавила: – Она была с ним жесткой. Это – одна из обязанностей: следить, чтобы он был ответственным и благоразумным.

Перевод: и ты изволь делать так же, девица.

Я решила перевязать узел на ремне. Ремень был старым, конечно – на похороны надо надевать старую одежду, – и плохо лежал. Я отозвалась – благоразумно:

– Поразительно, что он уронил на ее могилу цветы.

Перевод: между ними было больше того, что ты знаешь.

Я выглянула за ширму: Сосна стояла в свете масляной лампы и уходить не собиралась. Черт!

– Знаешь, – сказала она, – Стивленд считает, что это он должен был найти стекловаров, а не мы. Все должен делать именно он.

Совершенно верно. Эго у Стивленда размером с гору. Что даже мило. Узел у меня на ремне лучше уже не ляжет, шнуровка на старом, выгоревшем жилете затянута, нож из-под него не видно, носки подтянуты, и штопка натирает пятки, воротник никогда не лежит ровно, что бы я ни делала, и, если я останусь в кабинке, это будет выглядеть так, будто я ее избегаю. Я улыбнулась и вышла.

– Вот в чем проблема с нашей обороной, – не успокаивалась она, стоя у раковины из панциря краба. – Нам ведь нужна оборона, так? – Она наставила на меня палец: отвечай, если посмеешь.

– Ну, всегда полезно быть готовыми, – посмела я ответить.

Не все были с этим согласны, но существует масса опасных животных, так что оборона не помешает, даже если стекловары не воинственны, – а кто считал иначе? Ну, кое-кто считал. Я пробралась к раковине, чтобы вымыть руки. Она почти перегородила мне дорогу, и хотя она была всего на десять лет старше меня, но каким-то образом создавала впечатление, что гораздо старше.

– Наша оборона должна базироваться на том, что можем делать мы, – не унималась она, – а не на том, что может сделать для нас Стивленд. – Она продолжала трясти пальцем, так что старые похоронные бусины гремели. – Конечно, он – ее часть. Его аванпосты, его наблюдение, его предупреждение – все это важно. Но на что он способен во время самого нападения? По-моему, он вообще не понимает наступательных действий. Он думает только: защита, защита, оборона – а этого мало.

– Ну, нам надо уравновешивать его идеи. Он только за. Равновесие, равновесие, баланс.

Я решила, что руки у меня не грязные, и быстро их сполоснула. Мы много раз обсуждали оборону всем комитетом, так с чего поднимать этот вопрос сейчас?

Она перегнулась через раковину ко мне:

– Нам нужны отработки. Тренировки. Как бы при реальном нападении.

– Ну, можно будет снова об этом поговорить.

Опять будет гора дебатов.

– Не просто оборона, – сказала она. – Атака. Как при Битве Хиггинса.