В моем сердце начинает зарождаться луч надежды, но вскоре он исчезает, когда открывается дверь. Там нет ни мужчины, ни оружия, ни насилия. Свет проникает внутрь, почти затуманивая мне зрение, когда в дверном проеме появляется невысокая фигура. Фигура оглядывается по сторонам, как будто пытается избежать любых неприятностей.

Когда все кажется ясным, фигура подходит все ближе и ближе, делая медленные и уверенные шаги. Получив четкое представление о хаосе, которым я являюсь, я слышу вздох.

Вот тогда-то я и вижу это. Она.

Я вижу ее.

Это девушка. Она в пижаме, ее иссиня-черные волосы заплетены в косу. Ее оливковая кожа хорошо сочетается с цветом ткани. Серебряная цепочка с крестом Бога сияет на ее груди даже в этой темноте. Есть и другая цепочка, но кулон спрятан у нее под одеждой. Когда я смотрю в ее глубокие голубые глаза, я чувствую, как что-то меняется. После борьбы с таким количеством насилия и боли, всего от одного взгляда на нее я чувствую, что вся боль уходит. Она — сирена, которая манит меня к свету, который я чувствую, просто видя ее.

Ее красота настолько завораживает, что даже ангелы не осмелились бы сравниться с ней.

Ее брови нахмурены, на лице отражается беспокойство. Как будто я представляю угрозу, она делает неуверенный шаг ко мне, поднимает свою маленькую ручку и касается левой стороны моей груди. Там огромный порез от ножа, но за этой раной скрывается мое колотящееся сердце, которое теперь согревается от ее прикосновения.

Кто она? Я хочу спросить, но не могу найти свой голос.

— Тебе все еще больно? — спрашивает она меня мягким, трогающим сердце голосом. Ее голос звучит ангельски.

Я киваю в ответ.

Я слышу, как она шмыгает носом, и когда замечаю, что ее глаза блестят, как будто она вот-вот заплачет, я чувствую боль в своем сердце.

Она оглядывается по сторонам, прикусив губу, как будто думает о чем-то — ищет какого-то руководства.

— Не издавай ни звука. Ш-ш-ш, — шепчет она, прижимая палец к губам, прежде чем покинуть подвал.

Я качаю головой, размышляя, было ли то, что я видел, реальностью или галлюцинацией. Могла ли она быть реальной?

Через несколько мгновений она возвращается с миской воды и аптечкой первой помощи в руках. Ставя их на землю, она смотрит на меня и фыркает, как будто нести их и приходить сюда было для нее тяжелой работой. Несколько выбившихся прядей волос падают ей на лоб, и мне жаль, что я не могу просто прикоснуться к ним.

Она ниже меня ростом, так как достает мне только до груди. Когда она понимает, что не может освободить меня от наручников, она берет из угла табурет и встает на него, оказавшись лицом к лицу со мной.

Находясь так близко, она выглядит еще красивее. Я так долго тонул в темноте, что при виде ее ко мне возвращается тепло, которого я так долго жаждал.

Взяв маленькую салфетку, она скатывает ее в шарик и подносит к моему рту. Я мгновенно отвожу от нее лицо.

Нет. Только не кляп.

Страх возвращается, когда я думаю, что она собирается заткнуть мне рот кляпом и, возможно, пытать меня дальше. Почему я должен ей доверять?

В тот момент, когда я попал сюда, я страдал только от боли и пыток. Почему она должна быть другой?

— Я не сделаю тебе больно. Тебе нужно вести себя тихо, иначе он услышит тебя, — шепчет она.

Но я остаюсь верен своим корням и инстинкту. Внезапно я чувствую, как ее мягкие ладони обхватывают мое окровавленное лицо и приближают его к себе.

— Я не причиню тебе вреда. Я обещаю.

Я не знаю, из-за нежности в ее голосе или эмоций, переполняющих ее глаза, но я ей верю. В кои-то веки, живя в этом аду, я верю тому, кто уже является его частью.

Я приоткрываю губы, позволяя ей положить салфетку мне в рот, пока я зажимаю ее. Она оглядывается через плечо, прежде чем достать аптечку первой помощи, доставая необходимые вещи. И она права. Когда первый кончик влажного ватного тампона касается моего шрама, мои крики агонии заглушаются тканью, когда я стону от ожога. Девушка старается как можно нежнее обработать мои раны. Все это время я стону и хрюкаю в ткань, но всякий раз, когда мои глаза ловят ее взгляд, боль не имеет для меня особого значения.