— И что ж ты нашептал приставу? — спросил я у Мишки.

Тот только смотрел на купчиху и ждал, видимо, от нее разрешения на ответ. Но растерянная женщина молчала.

Маньячина Мишка зло зыркнул на меня, проведя большим пальцем правой руки по лезвию топора, мол, вот щас так, дапо моему горлу. Стоит такой вразвалочку, с чувством превосходства, словно победил одним махом семерых богатырей. Комичный персонаж, прыщавенький, а еще и рябой, весь в веснушках. Видно, что хорохорится, отрабатывает зарплату, такой весь лучший из охранников, защитник. Или у него влажные мечты о Тяпкиной? Она пышка, но миловидная, может вызвать у молодого парня трепет и вожделение. Но это их дело, ну и ещё разве что мужа Олимпии.

— И всё же, сударь, меня терзают сомнения, — не унималась купчиха. — Ни в коем разе не обвиняю вас, но сомнения…

Меня терзают смутные сомнения: у Шпака магнитофон, у кого-то медальон — прямо-таки получалось, будто я какой-то авантюрист. Вряд ли дотягиваю до великого комбинатора, незабвенного Остапа Бендера, но, возможно, за вора-домушника Милославского, представленного в комедии Гайдая, сойду. Вот-вот! Разница лишь во времени. Там к Грозному прыгнули, я же прыгнул, скорее, в лужу с навозом и грязью. Еще и кольцо это…

Первым в магазин вошел сапог, потом появился его носитель. Словно чеканя шаг, как на плацу, лихо, браво, разглаживая свои зализанные усы вошел полицейский.

— Любезная Олимпия Степановна, к вашим услугам, — сказал пристав и залихватски щелкнул каблуками. — Сударь!

Я также удостоился внимания этого персонажа. Грудь колесом, фуражка чуточку, еле заметно, но свернута набекрень. Орел! Не иначе.

— Демьян Тарасович, вот у нас с господином Шабариным вышла неприятность, али приятность, — сказала Тяпкина и зарделась.

В воздухе так и повис вопрос, причем и у пристава, и у прыщавого, явно отягощенного издержками пубертатного периода Миши: «Какие это у вас приятности с Шабариным?»

— Господин пристав, — я поспешил перехватить инициативу. — Я нашел кольцо, хотел бы отдать его хозяину, ну или хозяйке. Вот, любезнейшая Олимпия Степановна и подсказала, что нету более уважаемого, знающего свое дело, верного слову служащего полиции, чем вы. Вот это кольцо, посмотрите.

Если бы вся это лживая лесть про самого-пресамого пристава, самого приставного из всех имеющихся, прозвучала не в присутствии купчихи, то вышло не так бы органично, а, скорее, неуместно. Но тут… Олимпия — явно звезда квартала, ну или приставу очень приятно нравиться каким бы то ни было женщинам. А вот мужу купчихи задуматься следует.

— Прекраснейшая Олимпия Степановна, — вновь крутанув ус, пристав обратился к хозяйке магазина. — Вы подтверждаете слова господина… э…

— Шабарина Алексея Петровича, — подсказал я приставу.

— Да, именно так. Прошу простить меня, сударь, — пристав резко кивнул головой.

Тяпкина посмотрела на меня, нахмурив брови, но быстро выдала:

— Прибыль пятьдесят на пятьдесят.

«Вот же курва!» — мысленно восхитился я.

— Мои шестьдесят два, — решительно, с металлом в голосе, показывая тоном, что готов вовсе прекратить любое общение, сказал я. — И всё, торг закончен. Он был закончен и ранее, это лишь из уважения к вам.

— Все-все, господин Шабарин, шестьдесят два принимается, — с явным удовольствием согласилась купчиха.

А что ей больше удовольствия приносит? Вот это поголовное мужское почитание — или же чуть большая прибыль? Ответ может быть неоднозначным.

— Позвольте вещичку! — сказал пристав.

Он крутил и вертел в руках кольцо, будто бы понимал что-то в драгоценностях. Камушек яркий, зеленый, с правильными гранями, а больше я ничего не мог сказать про кольцо, да и, уверен, пристав далек от профессиональной оценки изделия.

— Вы располагаете временем, господин Шабарин? — спросил пристав.

— Смотря на что, уважаемый Демьян Тарасович, — отвечал я.

— Предлагаю пройти со мной к госпоже Кулагиной, и тогда мы прольем свет на то, что это за кольцо вы… — служитель пристально на меня посмотрел, показывая тем, что не так чтобы верит в мои слова. — Нашли, конечно же.

— Далеко ли дом господина Кулагина? — спросил я.

— Дом сей благородственной особы расположен рядом с домом губернатора, Кулагин, муж ейный, Елизаветы Леонтьевны, стало быть, — первый товарищ батюшки нашего губернатора Андрея Яковлевича Фабра, — с удовольствием, даже со смаком проговорила Олимпия Тяпкина.

Имя губернатора было произнесено с придыханием. Причем и пристав как-то подтянулся и еще больше выкатил колесом грудь. Я и без этой реакции знал, что пока хозяина Екатеринославской губернии в народе весьма почитают, мол, «чего же его не почитать, коли буде фонтану вставить, как у Петербургу».

— Олимпия Степановна, мы договорились с вами, — перед уходом заметил я, но не удержался от шпильки: — Дважды, уверен, что третьего раза не понадобится.

Все же мы ранее ударили по рукам, а когда Тяпкина почувствовала, что может получить больше, надеясь на мое смятение от присутствия пристава, она стала снижать мой процент… Это не по-купечески, неправильно. Запомним — будет чем упрекнуть, но в будущем. Пока ситуация с кольцом была куда важнее.