Мы приехали домой, и машина Василия Алексеича заняла уже облюбованное им место, где пал «Запорожец». Мы направились к подъезду, все еще лишенному двери и стекол, но уже прибранному и отмытому, и увидели полоску земли, тянущуюся через порог внутрь дома.

— Что это? — округлил глаза Алексеич.

— Кто-то цветы сажал, — пожала плечами мама, — и мешок прохудился с землей. Свиньи! Как будто сложно за собой убрать!

— Не нравится мне это, — шевельнул усами Алексеич, брови его сдвинулись вперед, и глаза вообще запали.

Мне показалось, он что-то знает, чует опасность, но молчит.

Переступив через полоску земли, делящую лестницу ровно на две части, он поднялся к нашей квартире, прижимаясь к перилам, постучал в дверь.

Подойдя к нему, я заметил, что на лестничной площадке земля была рассыпана тонким слоем. Мама открыла дверь вошла в квартиру, и они с Алексеичем уединились в спальне. Боря сидел рисовал, Наташка в кухне застыла над какой-то книгой, беззвучно шевелила губами, закрыв уши.

— На тренировку идешь? — спросил я. — Раз уж ты дома.

Сестра мотнула головой.

— У нас в театре хореография, там достаточно нагрузки. Ее глаза заблестели, губы растянулись в улыбке, и она поделилась: — Мы «Фауста» ставим, прикинь! Мне дали роль Маргариты, ужас! — Она прижала ладони к щекам. — Думаешь, справлюсь? Жутко сложная роль! А Фауст — мудак! Всю книгу ждала, что его черти утащат в ад! Такое разочарование.

— А Маргарита сама тебе как? — спросил я, умолчав о том, что эта роль подходит моей сестрице.

— Да никак. Сначала бесила, потом, когда забеременела, жалко ее стало. Дура, но жалко. И Фауста за нее никто не наказал!

— Время такое было, — объяснил я. — В женщинах мало кто видел людей. Просто инструмент — да. Сосуд греха — да.

— Тьфу! — все, что сказала сестра.

Переодевшись и перекусив, я принялся делать обзвоны. Пока ждал связи с дедом, неожиданно зазвонил мой телефон.

— Пашка! — выдохнул в трубку Илья. — Отец нашел квартиру для Верочки в нашем доме, однушку. Мебель не вся, но необходимое есть. И всего двенадцать тысяч! Давай после тренировки глянем? Ключ есть.

— Отлично, — улыбнулся я. — Увидимся — расскажешь. Если нормальная, не бомжатник, завтра покажем Верочке. Согласится остаться — оплачиваем. Не согласится — мы ничем уже не поможем, — я вздохнул, Илья вздохнул тоже. — Я звонок от деда жду. Увидимся.

— Отбой.

Деду я зачитал список запчастей, выслушал, что делать закупки ему по силам, он быстро восстанавливается и ходит, только немного опираясь на трость. Влад — просто золотой человек, во всем ему помогает, всегда готов подстраховать, но таскать груз на себе надоело, потому дед присмотрел себе ржавенький, но бодрый «Москвич» за триста пятьдесят долларов, в пятницу сделка купли-продажи.

На языке вертелось, что, если бы не вклад в дело революции, уже давно нормальный «жигуль» купил бы, но я промолчал. В конце концов, благодаря поездке в Москву удалось сделать много хорошего…

— Спасибо тебе, внук, — закончил дед. — За то, что нашел меня. За помощь спасибо. Если бы не ты, гнил бы себе сторожем на складе, никогда не увидел внуков и тем более не купил бы машину. Приглашение на новый год в силе?

— Всегда тебе рады…

Донеслись помехи, и связь оборвалась. Повезло мне с дедом и бабушкой — они мировые и благодарные. Есть родственники, которые считают, что все хорошее, что делается — не добрая воля того, кто им помогает, а данность. Иначе просто нельзя. Их, таких замечательных и несчастных, надо осыпать деньгами и одаривать — жалко, что ли? И, сколько ни дай — или никакой благодарности, или «маловато будет».

Только я направился в зал переодеваться, как в дверь позвонили. Из спальни высунулась мама, Боря вскочил, но открывать пошел я — осторожно, на цыпочках. Выглянул в глазок и увидел бабку Тоньку в старом халате, с седыми космами, торчащими в стороны, открыл дверь.

— Здравствуйте, бабушка Тоня. Вам маму позвать?

— Желательно бы, — сказала она, притопывая. — Она же дома? Машина под моим балконом стоит. Значит, дома.

— Иду, тетя Тоня, — откликнулсь мама и вышла, оттесняя меня.

— Ты бы осторожнее, милочка, — вкрадчивым голосом посоветовала бабка. — Я все понимаю: обманутые жены, рогатые мужья… Но эта жена егойная весь день вокруг нашего дома шастала, когда вы все уехали. Туда-сюда, туда-сюда. И со свертком была, в перчатках. Я такая: «Чего тебе надо? Что задумала?» А она точно задумала — не ответила ничего, юрк — и нет ее. А я-то все понимаю, смотрю на улицу, а она там шастает. Вот! Так что ты осторожно, Оленька. Как бы дети сиротами не остались.

В прихожую вышел Алексеич, навострил уши. А когда соседка закончила, шагнул на лестничную клетку и стал расспрашивать, что и как. Потом они переместились в бабкину квартиру, и ответа я не услышал. Мама же распереживалась, села на диван и пожаловалась: