Но из множества исследователей, писавших в последнее время о напряжённости (или столкновении) между МППЧ и МГП, только Уильям Абреш правильно подметил, что Дополнительные протоколы стремились расширить область действия существующих договоров, регулирующих международные конфликты, на внутренние конфликты: «Так, Протокол I полагал борьбу за национальное освобождение международным конфликтом» [361] . Иначе говоря, если вооружённый конфликт является борьбой за национальное освобождение против «иностранной оккупации» или «колониального господства», он считается «международным вооружённым конфликтом», подпадающим под действие Дополнительного протокола I [362] .

Это, как я полагаю, является ключом к пониманию значения обоих Дополнительных протоколов. Они были ответом МККК, а затем подавляющего большинства ратифицировавших их государств, новому миру «интернационализированных» внутренних конфликтов, в контексте вооружённой борьбы за самоопределение, ведущейся национально-освободительными движениями.

Дополнительный протокол II рассматривает не являющиеся международными, внутренние вооружённые конфликты, в которых государственной стороне противостоит организованная вооружённая группа, контролирующая часть её территории [363] . Поэтому он требует существования высокоинтенсивной гражданской войны, в которой вооружённые группы находятся «под ответственным командованием» и «осуществляют такой контроль над частью… территории [государства], который позволяет им осуществлять непрерывные и согласованные военные действия…» [364] .

Поэтому он не мог применяться к конфликту в Северной Ирландии, но вполне определённо был применим к Первой чеченской войне в 1994—1997 гг. В случаях Великобритании (Северная Ирландия), Турции (Юго-восточная Турция) и Российской Федерации (Чечня) заинтересованное государство из кожи вон лезло, отрицая само наличие «вооружённого конфликта», предпочитая характеризовать события как «терроризм», «бандитизм» или просто организованную преступность. Однако также ясно, что в смысле Протокола I международное сообщество не дало ни малейшего признания ситуации ирландских республиканцев, турецких курдов или чеченцев как вовлекающих «иностранное господство» или «колониальную оккупацию», невзирая ни на какие требования самоопределения со стороны ирландцев, курдов и чеченцев. Ирландцы и курды никогда не осуществляли достаточный контроль над территорией, чтобы оправдать применение Дополнительного протокола II. Ирландские республиканцы многие годы требовали ратификации Великобританией дополнительных протоколов, и эта ратификация была отсрочена, несмотря на то, что, как указано, протоколы, возможно, были бы вовсе не применимы в этом случае. Однако, следует отметить, что Соглашение Страстной пятницы, положившее конец североирландскому конфликту, по меньшей мере, на нынешний день, признавало «право народа острова Ирландии на самоопределение», давнишнее требование Шинн Фейн. Это, впрочем, ничего не меняет.

Конфликт в Чечне даёт вопросу напряжённости между МГП и МППЧ существенный контекст. Это было подчёркнуто в решении Магистратского суда на Боу-стрит в Лондоне [365] . В своём решении от 15 ноября 2003 г. по делу о выдаче «Правительство Российской Федерации против Ахмеда Закаева» [366] старший районный судья Тимоти Уоркман постановил следующее:

Другая имеющая значение в этом отношении особенность Первой чеченской войны была выделена в 1996 г. профессором Паолой Гаэтой [368] . 31 июля 1995 г. Конституционный Суд Российской Федерации вынес решение относительно конституционности указов президента Ельцина, направивших в Чечню федеральные силы [369] . Суд был должен, в частности, учесть последствия участия России в Дополнительном протоколе II (ДП-II) 1977 г. к Женевским конвенциям 1949 г. [370] Как указал Гаэта:

Суд ясно проговорил, что условия ДП-II связывали обе стороны вооружённого конфликта, то есть что он присуждает права и возлагает обязанности также на повстанцев. Это заявление было, по мнению Гаэты, ещё более важным в свете факта, что на Женевской конференции некоторые государства выражали противоположный взгляд, так как стремились держать бунтовщиков на уровне преступников, не предоставляя им какого-либо международного статуса [371] . Этот взгляд также нашёл поддержку в юридической литературе [372] .

Гаета справедливо подчеркнул важность определения суда, что российский парламент не смог принять закон для осуществления ДП-II и что этот отказ был одним из оснований — вероятно, даже первичным основанием — для несоблюдения российскими военными властями включённых в Протокол норм. В своём определении по делу суд явно предписал российскому парламенту осуществить ДП-II в российском внутреннем законодательстве, показав этим, какую важность он придавал действительному соблюдению этого договора. Во-вторых, суд подчеркнул, что согласно российской конституции и МПГПП жертвам любых нарушений, преступлений и злоупотреблений властью должны быть предоставлены эффективные средства правовой защиты и компенсация за причинённый ущерб.

Неспособность России выполнить ясные указания Конституционного Суда относительно осуществления ДП-II так и не была исправлена, и начало Второй чеченской войны сопровождалось столь же вопиющим проявлением безразличия российских властей к соблюдению ЕКПЧ.

26 июня 2000 г. Совет Европы издал «Совместный отчёт, содержащий анализ корреспонденции между Генеральным секретарём Совета Европы и Российской Федерацией по статье 52 ЕКПЧ» [373] . Этот отчёт был подготовлен по требованию Генерального секретаря тремя экспертами, Тамашем Баном, Фредериком Судре и Питером ван Дейком, которых он попросил проанализировать обмен корреспонденцией между ним и Российской Федерацией «в свете должностных обязательств Высокой Договаривающейся Стороны, являющейся получателем запроса по статье 52 Европейской конвенции о защите прав человека». Первый запрос был датирован 13 декабря 1999 г. Экспертов попросили сосредоточиться в особенности на объяснениях, что Генеральный секретарь имел право ожидать в этом случае на основании статьи 52, и сравнить это с содержанием полученных ответов. Они заключили, что ответ, данный Российской Федерацией, не соответствовал даже минимальному стандарту эффективности процедуры, подразумеваемому в статье 52, и отметили: