Эта книга также приводит доводы в пользу политических возможностей. Я согласен со Славоем Жижеком, что «…политика не может быть сведена на уровень вмешательств в русле прагматической стратегии. В радикальном политическом акте ломается оппозиция между „безумным“ разрушительным жестом и стратегическим политическим решением» 31 . Это разъяснение важно, поскольку для меня права человека есть именно те скандальные разрывы с существующими ранее способами общественного существования, которые возникли в контексте великих исторических событий, Французской революции, Российской революции и борьбы за деколонизацию 1960-х. Права человека наполняются содержанием и возвращают себе значимость через общественную борьбу. Они — существенная часть политической возможности. Жижек добавляет: «Дело не просто в том, что, будучи всецело вовлечены в политический проект, мы готовы поставить всё, включая свои жизни, на кон ради него, но, скорее, в том, что только такой „невозможный“, чисто затратный жест может изменить сами координаты того, что является стратегически возможным в исторической ситуации». Он добавляет: «…акт — „выходящее за рамки“, трансстратегическое вмешательство, которое пересматривает правила и границы существующего порядка» 32 .

Глава 1 играет несколько важных ролей в позиционировании аргументов книги. Для меня самым важным достижением Организации Объединённых Наций было — вопреки ей самой — решительное утверждение права народов на самоопределение, сначала как принципа, а затем как права в международных отношениях. Теперь оно признано Международным судом как jus cogens, общее международное право, обязательное для всех государств. Это достижение во многом было обязано бывшему СССР и его союзникам, и восходило к теоретическим и практическим свершениям В. И. Ленина; но совершенно парадоксальным образом. Чтобы проследить преобразование советского международного права в воплощение позитивизма, я анализирую работу Евгения Пашуканиса; и это продолжает мои дебаты — которые уже принесли реальные плоды — с Чайной Мьевилем и его выдающейся попыткой выработать марксистскую теорию международного права. Моё расхождение с ним касается не только, как он признаёт, наших очень разнящихся взглядов на права человека и даже правовые нормы; но также и значения советского понимания международного права во время Пашуканиса и позже, в сопоставлении с советской поддержкой национально-освободительных движений. В главе 2 я анализирую очевидную деградацию международного права на примере политики Соединённых Штатов и Великобритании в войнах с 1990 г., конца «Холодной войны», в Ираке, Сербии и Афганистане, через исследования ведущих специалистов по международному праву, а также энергичную критику прав человека со стороны специалиста по международным отношениям Дэвида Чандлера. Это рассмотрение позволяет мне изложить мои главные тезисы.

В главе 3 я обозреваю специальную литературу по Иракской войне 2003 г. до настоящего времени, не просто её незаконность, по которой есть широкий консенсус, но также и предлоги, выставленные Великобританией и США для вторжения в Ирак без санкции Совета безопасности ООН. Я также объясняю, почему против Тони Блэра и его коллег должны быть произведено расследование на предмет военных преступлений. Это подводит меня в главе 4 непосредственно к вызову не только международному праву, но и к «автономным режимам» (Мартти Коскенниеми) гуманитарного права и права прав человека. Имеет ли первое приоритет над последними в условиях вооружённого конфликта; действительно ли механизмы прав человека способны адекватно функционировать в условиях применения силы? Я исследую опыт России в Чечне — я был непосредственно вовлечён в передачу дел в Страсбургский суд — и завершаю рассмотрением перспектив обжалования нарушений со стороны Великобритании.

Глава 5 критически рассматривает работу одного из наиболее острых критиков международного права, Сьюзен Маркс. Её новаторская работа приводит меня к критике философа, к которому я испытываю уважение и приязнь, Юргена Хабермаса. Я утверждаю, что его постмарксистская попытка теоретического и практического согласования есть сама по себе пагубная идеология, в смысле затемнения конфликта в сердце международного порядка.

Здесь я разъясняю собственную позицию по международному праву и правам человека, предпринимая необходимый следующий шаг от аргументов главы 1. Глава 6 включает мою собственную попытку выработать «содержательный», аристотелевский — под чем я подразумеваю марксистский — взгляд на права человека, в изрядной степени основанный на аргументации, которую я представляю в отношении происхождения в теории и на практике ключевого права ООНовской системы и «третьего поколения» прав человека. Я делаю это через собственное систематическое — дидактическое — столкновение с ведущим современным аристотелевцем, Аласдером Макинтайром. Я начинаю, конечно, с его книги «После добродетели» 33 , содержащей отрывок, цитируемой ныне как пример «нигилизма в отношении прав человека». На самом деле, за два года до её публикации Макинтайр прочитал лекцию, в которой объявил:

Представив собственную позицию, я рассматриваю некоторыми других современных критиков прав человека.

Глава 7 спорит с двумя ведущими современными исследователями, представившими особенно резкие вызовы дискурсу и практике прав человека, Славоем Жижеком и Аленом Бадью. Однако моя критика не ведёт меня к бездумному отбрасыванию аргументов. Напротив, их радикальные предложения разрабатываются для восстановления политической возможности. Именно в обновлении политики права человека, в моём прочтении, также вновь обретают свой скандальный символический резонанс и материальность. Глава 8, с другой стороны, расследует гораздо более дружественно — на первый взгляд — двух критиков прав человека, Костаса Дузинаса и Колина Перрина. Однако, моё прочтение их работы, и так весьма интересной и важной, имеет более острую грань. По моему мнению, ни один из этих исследователей не ведёт тему прав человека никуда, кроме тупика. Последний теоретический «поворот» Дузинаса особенно удивителен.

Это приводит меня в главе 9 к углублению критики методологического индивидуализма в теории прав человека, и в особенности прав меньшинств. Как и в других, в этой главе я представляюсь как последователь не только марксизма, но также и раннего критического реализма Роя Бхаскара. Цель моей критики — широко распространенное нежелание специалистов по правам человека признавать существование групп и групповых прав.

Глава 10 обращается к другому измерению борьбы вокруг содержания прав человека, особенно уместному в Великобритании. Мой предмет интереса здесь — социально-экономические права и чрезвычайная аллергия на них, обнаруживающаяся в мире Общего права. В то же время, я утверждаю, что мой содержательный, исторический взгляд восстанавливает это часто пренебрегаемое «второе поколение» прав на их надлежащем месте в согласии с гражданскими и политическими правами, закреплёнными во французской Декларации 1789 г. Права меньшинства — ещё одно актуальное и высоко политизированное измерение прав человека и международного права. Именно здесь привлечение политологии становится необходимым.

Глава 11 обращается к ещё одному примеру способа, которым теория и практика прав человека проблематизируются на каждом шагу. В этом случае, мой объект критики — вопрос «юридической трансплантации», который логически следует от частого осуждения дискурса прав человека как неисправимо западного.

Всё это подводит меня к заключению.