Он мягко спрыгнул на сырую, податливую почву с внутренней стороны забора. Снег так и не выпал, погода стояла ненормально теплая, и, хотя в тени забора царила кромешная темень, Глеб знал, что трава у него под ногами зеленая. Четырехэтажная, затейливой архитектуры громада дома возвышалась в глубине участка, таинственно отражая свет одинокого уличного фонаря черными, как вода в речных омутах, оконными стеклами. Установленные вдоль ведущей к крыльцу дорожки матовые шары на коротких разновысоких ножках не горели, плафон над входной дверью был темный, и в доме тоже не светилось ни одно окно. Можно было подумать, что этот вычурный особняк с плебейской крепостной башенкой покинут и пуст, но на подъездной дорожке поблескивала рябыми от осевших капелек тумана округлостями шикарная «ауди» — личный автомобиль генерала Скорикова.

Стараясь держаться в тени, Глеб двинулся в обход дома и, обогнув угол, наконец-то увидел освещенное окно. Свет был слабенький, рассеянный и едва-едва пробивался наружу. Можно было подумать, что горит ночник или бра, но свечение было не теплым, желтовато-оранжевым, а холодновато-голубым. Такой свет может давать работающий в темной комнате телевизор, но окно светилось ровно, не мигая, и Глебу сразу пришла на ум настольная лампа с трубкой дневного света, абажур которой пригнули почти к самой поверхности стола. Что ж, как бы то ни было, теперь у него появился ориентир, маяк, избавляющий от необходимости осторожно, метр за метром, обшаривать погруженный в темноту дом.

Не мешкая, но и не суетясь, он пересек открытое пространство, поднялся на низкое широкое крыльцо и, держа в одной руке пистолет, а в другой отмычки, приблизился к двери. Замков было два, оба довольно серьезные, но, когда Слепой на пробу повернул ручку, дверь беззвучно открылась. Сиверов пожал плечами. Вообще-то, генералам ФСБ забывчивость не свойственна… Или разговор с Прохоровым так воодушевил Скорикова, что тот и впрямь уверовал в свою полную безопасность? Странно… Скорикова можно сколько угодно обзывать и даже искренне считать дураком, но в применении к разным людям это слово имеет различные значения. Дурак в генеральских погонах — это совсем не то, что дурак, работающий слесарем или роющийся в мусорных баках. Близкое окружение воспринимает и за глаза называет их одинаково, но на самом-то деле мера глупости у генерала и у дворника разная! Вечно пьяный строитель-подсобник может забыть запереть дом перед тем, как улечься спать, а генерал ФСБ — нет, не забудет, даже если его нашпиговать пулями, потому что у него это получается само собой. Выходит, он не запер дверь нарочно? Это что, ловушка?

Отмычки чуть слышно звякнули, когда Глеб осторожно опустил их в карман. Он настороженно прислушался, но в доме царила тишина, нарушаемая лишь одним, весьма характерным и предельно мирным звуком — монотонным журчанием воды, которая струилась из неисправного смывного бачка в туалете на втором этаже. Еще немного постояв на месте, чтобы глаза привыкли к почти полному отсутствию света, Слепой осторожно двинулся вперед. Если кто-то подкарауливал незваного гостя, его ждал сюрприз: Сиверов прекрасно видел в темноте. Его взгляд беспрепятственно проникал даже в самые темные углы и закоулки коридора, свидетельствуя, что там никого нет. Да и развитое чутье хищника безошибочно подсказывало: путь свободен.

Прислушавшись к этому пресловутому чутью, Глеб слегка удивился. Не всегда, но очень часто он безошибочно угадывал, где, в какой части незнакомого ему дома находятся люди. На сей раз встроенный в его голову указатель направления молчал, стрелка внутреннего компаса свободно качалась из стороны в сторону, как будто в этой кирпичной махине и впрямь не было никого, кроме самого Глеба. Но свет в окне, машина… Да в конце-то концов, Глеб проделал вслед за клиентом весь путь от Москвы и собственными глазами видел, как тот загонял машину во двор! Так куда же он делся? Сбежал через окно?

Это было сомнительно. Скориков, очень может быть, лежит сейчас под кроватью в освещенной рассеянным светом комнате, и его скользкий от нервной испарины указа тельный палец нетерпеливо поглаживает спусковой крючок ручного пулемета…

Из-за всех этих мыслей и предположений Глеб сам немного занервничал и поэтому, вместо того чтобы сразу направиться в комнату, где горел свет, сначала тщательно осмотрел все комнаты и коридоры просторного генеральского особняка. Наконец неосмотренной осталась только та самая спальня, из-под двери которой пробивалась тонкая полоска холодного голубоватого света. Немного постояв в темном коридоре, Глеб надел темные очки, а затем резко и бесшумно распахнул дверь, сразу же отскочив в сторону, под прикрытие стены, и зажмурившись.

Свет настольной лампы больно резанул по зрачкам. Через секунду глаза пришли в норму; Глеб открыл их и еще немного постоял, глядя на тускло освещенный прямоугольник открытой двери. Пулеметной очереди из-под кровати не последовало, и он скользнул в комнату, держа перед собой обеими руками готовый к бою пистолет.

Остановившись посреди спальни, он опустил оружие. Лампа дневного света под продолговатым жестяным абажуром освещала придвинутый вплотную к кровати журнальный столик. На столе лежали два или три густо и торопливо, вкривь и вкось исписанных листка бумаги, поперек которых валялась дорогая паркеровская ручка с золотым пером. Колпачок откатился в сторону, и драгоценное перо остро, как кончик трехгранного русского штыка, сияло в беспощадном свете неоновой трубки.

Край стола затенял кровать, но Глеб отлично видел лежащего на ней человека. Это был генерал-майор Скориков. Генерал был полностью одет, разве что без пиджака и галстука, и лежал почему-то поперек кровати. Его правая рука была откинута в сторону и согнута в локте, так что ствол большого никелированного пистолета, который эта рука сжимала, покоился на генеральской груди. Рассеянный свет настольной лампы отражался в открытых глазах мертвого генерала, и Глеб понял, почему молчало его чутье.

— Баба с воза — кобыле легче, — негромко заметил он и подошел к столу.