Глеб промолчал. Прямой поезд, естественно, был, но генерал Прохоров решил перестраховаться на случай утечки информации, которая могла возыметь фатальные последствия. Говоря простым языком, это означало, что Глеб с Якушевым могут элементарно не доехать до места назначения. Или доехать, но лишь затем, чтобы там, на месте, едва успев сойти с поезда, прекратить свое существование тем или иным способом. Пьяная болтовня покойного Скорикова сделала свое дело, так запутав и без того путанные взаимоотношения участников событий, что теперь даже генерал Прохоров не мог с уверенностью сказать, о каком количестве потенциальных противников идет речь, насколько каждый из них в курсе дела и что в связи с этим замышляет. Именно это его неведение стало фатальным для Федора Филипповича.

…Два генерала встретились в начале января, почти на самом гребне календарной зимы, которая никак не могла стать зимой настоящей. Об этой встрече они условились несколько дней назад, на поминках скоропостижно скончавшегося от обширного инфаркта коллеги, генерал-майора Скорикова. Только им двоим из всех, кто участвовал в траурной церемонии и сидел потом за длинным поминальным столом, были известны истинные причины и обстоятельства этой смерти. Знание это, впрочем, не помешало генерал-лейтенанту Прохорову произнести на траурном митинге хорошо продуманную, берущую за душу речь, в которой перечислялись прекрасные человеческие качества безвременно усопшего генерала и его неоспоримые, не до конца оцененные заслуги перед Отечеством. Геройски пал еще один боец невидимого фронта, и что с того, что причиной его смерти послужила не вражеская пуля, а обычный инфаркт? Слабая человеческая плоть просто не выдержала того непрерывного, убийственного напряжения всех душевных и физических сил, с которым… Слушая Павла Петровича, многие убеленные ранними сединами бойцы упомянутого фронта, не стесняясь, утирали скупые мужские слезы, а к концу довольно продолжительной речи голос генерала предательски дрогнул и ему тоже пришлось лезть в карман за платком. Наблюдая этот чудовищный фарс, Федор Филиппович не испытал каких-то особенных эмоций: он много лет работал в госбезопасности, а значит, при необходимости умел быть циничным.

Оставив машины на обочине загородного шоссе, генералы перебрались через неглубокий кювет, поднялись на пологий пригорок и рука об руку медленно двинулись через редкий сосновый лесок. Мокрый серо-желтый ковер старой хвои глушил шаги, под ногами то и дело потрескивали сырые ветки. Холодный, насквозь пропитанный влагой воздух пах грибной прелью, и Федору Филипповичу, заядлому грибнику, было трудно удержаться, чтобы не начать высматривать влажно поблескивающие грибные шляпки.

— Ну и зима, — проворчал генерал Прохоров, рассеянно уклоняясь от сухой ветки, которая нацелилась выколоть ему правый глаз. — Вчера смотрел телевизор, так, представляешь, ежики проснулись!

— Ежики? — удивленно переспросил Потапчук, который в этот момент думал о другом.

— Ну да, ежики! Они же на зиму в спячку впадают. Я пару раз видел, как они это делают. Намотает на себя целый ворох листьев, свернется клубком и лежит, как мячик… А сейчас тепло почуяли и проснулись. Бродят, понимаешь, по лесу, как пьяные, ни черта не соображают, бери их голыми руками… А потом мороз ударит, и пиши пропало…

— Печально, — сдержанно отреагировал Потапчук.

— Да что ежики! — воскликнул Прохоров. — С людьми из-за этой погоды тоже черт-те что творится. Биологические ритмы нарушились, а отсюда бессонница, депрессии, нарушения сердечной деятельности… Возьми хотя бы того же Скорикова. Я ведь его отлично знал, здоровье у него было прямо-таки бычье, а тут, на тебе — инфаркт!

Федор Филиппович бросил на него быстрый косой взгляд исподлобья. Применительно к данной ситуации слово «забавно» выглядело не вполне уместным, и все-таки это было именно забавно. Чертовски забавно!

— Полагаю, если бы его проблемы исчерпывались одной погодой, Скориков продолжал бы здравствовать по сей день, — осторожно заметил Потапчук.

— Но если бы не погода, — веско возразил Прохоров, — этому твоему стрелку вряд ли удалось бы сэкономить пулю… Кстати! — Сделав вид, что только теперь спохватился, он вынул из кармана пальто и протянул Федору Филипповичу пухлый незапечатанный конверт. — Вот, передай ему гонорарчик…

— Но пулю-то он сэкономил, — заметил Потапчук, не делая попытки взять конверт.

— Какая разница? Он же все равно работал! Не его вина, что не довелось спустить курок. Ведь он, как я понимаю, только этого и не сделал, так за что же отнимать у человека честно заработанные деньги? Подчеркиваю — честно! Ему ведь ничего не стоило сплести басню, которую ты бы потом пересказал мне, — что-нибудь про инфарктный газ, боевой укол и прочую муть в этом духе… Да пальнул бы ему, мертвому, в башку, и никаких вопросов! Кто бы потом стал разбираться, от пули этот трусливый говнюк помер или с перепугу? А он пришел и честно обо всем доложил. Значит, он либо полный дурак, в чем я лично сильно сомневаюсь, либо, как ты и говорил, настоящий профессионал. В общем, у меня складывается впечатление, что он нам подходит.

Принимая конверт, Федор Филиппович промолчал, хотя сделанная собеседником пауза было будто нарочно предназначена для того, чтобы заполнить ее вопросом. Увы, задав этот вполне естественный при сложившихся обстоятельствах вопрос, генерал Потапчук автоматически поставил бы себя на одну доску с покойным Скориковым. Вопрос был простой: «А я? Я вам подхожу?» Собственно, на эту встречу Федор Филиппович и приехал-то только затем, чтоб получить на него ответ.

— Молчишь? — не дождавшись ответной реплики и правильно расценив ее отсутствие, одобрительно произнес генерал Прохоров. — Молодец! Кажется, я в тебе не ошибся.

— А впрочем, он в молчании своем дойдет до степеней известных: ведь ныне любят бессловесных, — не удержавшись, с удовольствием процитировал Федор Филиппович.

Удовольствие это было сродни тому, которое испытывает человек, играющий с заряженным пистолетом, и генерал мысленно упрекнул себя за мальчишество.

— Да, — вздохнул Прохоров, — умный был мужик — Грибоедов. Жаль, рано помер. Одно слово: горе от ума! И вот скажи ты, сколько лет прошло (да что там лет, веков!), а у нас на Руси ничего не меняется. Как было горе от ума, так оно и осталось… Как в песне: на том же месте, в тот же час… Я, Федор, хотел у тебя уточнить одну маленькую деталь. Ты извини, конечно, но, раз мы с тобой собираемся работать вместе, секретов у нас с тобой быть не должно…