Покосившись на эту пачку, Зимин поспешно выдернул откуда-то из-под пальто длинную тонкую сигару, прикурил от бензиновой зажигалки и только после этого дал огня подполковнику. Журавлев на палец опустил стекло, чтобы вытягивало дым, и глубоко, нервно затянулся. В зеркале заднего вида маячил водитель Зимина, который так и не сел за руль, а, поставив торчком воротник куртки, растопырив руки и ежась на пронизывающем насквозь ветру, прохаживался взад-вперед вдоль забрызганного слякотью борта «мерседеса».

Пролетающие мимо машины теперь не снижали скорость: обитающий в придорожных кустах сине-белый хищник уже поймал жирную добычу, и, пока он ее потрошил, остальная дичь могла его не опасаться. Так, по крайней мере, это выглядело со стороны, и проезжающие водители наверняка сочувственно и вместе с тем злорадно улыбались при виде этой картины: огромный черный «мерин», сиротливо приткнувшийся позади милицейской «Волги». Сочувствие относилось к собрату-водителю, угодившему в лапы дорожного патруля, а злорадство — к ворюге, разбогатевшему за чужой счет и свысока плюющему на все законы, в том числе и на правила дорожного движения. Вот и пойми ее, загадочную русскую душу! Ведь и сочувствие их, и злорадство адресованы одному и тому же человеку…

— Ты что, не мог нормальную машину взять? — вторя его мыслям, проворчал Зимин. — Замучили уже фарами мигать, не дорога, а какая-то дискотека с цветомузыкой…

— Не о том волнуешься, — сказал ему Журавлев.

— Вот как? — Зимин тяжело завозился на сиденье, садясь вполоборота к подполковнику. — Узнал что-нибудь?

— Да тут и узнавать нечего, — сказал начальник милиции. — Проверили у одного из них документы, а он — майор ФСБ…

— Ну?! — поразился Зимин. — А второй?

— Второй, надо думать, тоже.

— Что значит «надо думать»?

— А то и значит! Свалил он, ясно? Как и не было… И в номере все отпечатки пальцев стерты — везде, даже в сортире. Намочил носовой платок водкой, чтоб наверняка, и стер. Вот и кумекай, зачем он к тебе приходил, этот твой лесопромышленник. Учти, если что, я с тобой незнаком.

— Угу, — рассеянно отозвался Зимин, морща простиравшийся до самого затылка лоб. — Естественно, а то как же… Только учти, мент, этот номер у тебя не пройдет. Не знаю, чем я им не угодил, не знаю, что им тут надо, а вот зачем он ко мне в кабинет вперся — таки да, знаю. Вот, гляди.

Он полез в карман и протянул Журавлеву на открытой ладони крошечный металлический предмет, похожий на батарейку от наручных часов. Журавлев испуганно отпрянул, с первого взгляда узнав передающий микрофон.

— Не шарахайся, — успокоил его Зимин. — Раньше надо было шарахаться, а теперь чего уж…

Приглядевшись, подполковник слегка расслабился. Микрофон выглядел так, словно по нему сильно ударили молотком. Заметив, что ему полегчало, Зимин усмехнулся. Он никак не мог взять в толк, как такое чучело дослужилось до подполковника и, более того, стало начальником милиции. Неужто во всей республике не нашлось мента, способного сложить два и два так, чтоб в итоге получилось четыре, а не семь с четвертью?!

— Полез это я вчера в карман зажигалку искать, — продолжал он с той самой смесью сочувствия и злорадства, которую испытывали водители проезжавших мимо машин при виде его будто бы плененного «мерседеса», — а там вот эта хреновина. А под столом — еще одна. Ту он присобачил, пока мы разговаривали, а эту подбросил, когда карту смотрели. Смекаешь, к чему я клоню? Наш с тобой вчерашний разговор у тебя в кабинете он до последнего словечка слышал, так что объяснять, с кем знаком, а кого впервые видишь, ты, мент, будешь прокурору.

Последнюю фразу можно было не произносить: Журавлев уже и так все понял, о чем свидетельствовала его позеленевшая, вытянувшаяся физиономия с вытаращенными от ужаса глазами.

— Что, начальник, несладко? — подлил масла в огонь жестокосердный Зяма. — Думал ли ты когда-нибудь, кто конец твоей карьеры будет таким бесславным, а главное, скорым? Вот они… как его… злонравия достойные плоды! А ты говоришь — давай по телефону, давай по телефону… Откуда ты знаешь, что твой телефон не слушают?

— Что же делать? — по-бабьи всплеснув руками, пролепетал совершенно деморализованный подполковник. — Делать-то что теперь?

— Снять штаны и бегать, — предложил Зимин. — Думать надо, начальник! Больше думать и меньше пить, а то распустил язык…

Он посмотрел на Журавлева и понял, что думать тот не будет — по крайней мере, сейчас, когда его мыслительные способности парализованы ужасом. Зимину и самому было несладко, но первый шок он уже пережил, головы не потерял и мог размышлять. Этим он и занялся — вслух, потому что так было легче выстраивать логические цепочки без повторов, не зацикливаясь на какой-нибудь ерунде.