По тропе нарядов к посту бежал начальник караула с двумя караульными.

— Беги-и, беги-и! — услышал Басарин протяжный крик старшего сержанта. Скидывая шинель, Басарин ногой откинул крышку люка, слетел по лестнице и побежал, закинув карабин за спину.

Вот и ТП. Басарин с яростью рванул дверь. В ТП бледный от страха с длинной отверткой в руке сидел монтер. Это он вышел из-за угла. Сволочь такая, ишь любопытство когда заело, ни раньше ни позже надо было сунуться.

Наскоро выругав ошалевшего монтера, Басарин перемахнул через дорогу и ринулся в заросли. Упругие хлесткие прутья больно хлестали по шее, по рукам, карабин цеплялся за ветки. Шапка слетела. «Черт с ней, некогда останавливаться».

Когда он выбрался из чапыжника, немцы были далеко на поле. Пробежав немного, Басарин остановился и, напряженно задерживая дыхание, изготовился к стрельбе. Карабин не устанавливался в трясущихся руках. Он повел его рывками снизу вверх, улавливая в прицел качающуюся фигуру немца.

Выстрел! Мимо. Еще выстрел! Немец упал.

— А-а! — победно воскликнул Басарин и оглянулся, как будто сзади кто-то мог быть. Но, повернувшись, он выругался: немцы опять бежали вдвоем. Басарин отставал. Немцы налегке, в сапогах, а он с карабином, в тяжелых, не по ноге, валенках. Наст ломался под ногами, как картон, он проваливался по колено в снег, падал, сбивал дыхание, вскакивал, не останавливаясь, стрелял вдогонку. Все мимо.

— Не уйдете, не уйдете, — бормотал Басарин, но немцы уходили. Он выстрелил. Опять промахнулся.

«Нет, нет, просто так не возьмешь, — быстро побежали мысли. На мгновение он как бы увидел себя со стороны. — Все торопишься, спешишь. От одной беготни мало проку. Нужно что-то сделать, придумать. Быстро, срочно».

Басарин нагнулся, стащил валенки, размотал портянки и рванул вперед босиком. Сначала ноги обожгло, но это ощущение сразу пропало. Он точно летел, не чуя под собой земли.

Басарин уверенно знал, что немцев ему не догнать. Раньше, чем он добежит до середины реки, немцы будут на том берегу. Он должен приблизиться к немцам так, чтобы стрелять наверняка. Он оставил их следы, увидев с пригорка, что немцы бежали по кривой, и срезал путь.

Вот вдали, поблескивая зеркалами луж, показалась река. Басарин оглянулся: вдали виднелась подмога.

Он наверстал много, и когда немцы полезли на берег, пробежал треть реки. Бросившись на натоптанную обледенелую тропу, с минуту он лежал, успокаивая дыхание. Погоня сняла волнение и дрожь, теперь он обдумывал все, что делал.

— Так, — сосредоточиваясь, негромко сказал он себе, поднялся на локти и стал целиться. Немцы поднимались по тропе меж кустов. Басарин выстрелил, но в момент выстрела локоть ерзнул, карабин клюнул, и пуля, звонко щелкнув по льду, улетела рикошетом. «Бывает, не волнуйся». Басарин чуть подвинулся вперед, спокойно перезарядил карабин.

Он оторопело посмотрел на светлую спину затвора. «Показалось?» Со страхом и надеждой Басарин слегка оттянул затвор. «А! Так и есть! Последний патрон». Под затвором чернели полоски пружины. Глаза не увидели нижних патронов. А он вдруг ощутил облегчение от мысли, что теперь от него ничего не зависит, он сможет убить только одного немца. «А второй? Там увидим».

Прежде чем целиться, Басарин посмотрел вперед и вверх и стал целить не в немца, а в конец тропки. Он целился долго, и когда немцы добрались до верха, дыхание установилось совсем.

Первый немец вылез на берег и протянул руку товарищу.

Басарин, легонько касаясь пальцем спускового крючка, бережно потянул его назад. Крючок оттягивался невыносимо долго, он с трудом подавил желание дернуть.

Выстрел!

Немец с протянутой рукой повалился вперед. Басарин удержался от вскрика, вскочил и, примкнув штык, бросился вперед. «Догнать, догнать его, гада! Не дать уйти! Ну, сейчас!» Басарин стиснул зубы и… остановился. Второй немец, высоко подняв руки, спускался с берега и шел к нему. На правой щеке немца засохла кровь. «Так это в него я на поле попал». Немец остановился шагах в пяти от Басарина, глядел на его промокшую на животе гимнастерку, промокшие штаны, красные ободранные ступни, лиловые помертвелые губы и горевшие немигающие глаза. С острия штыка прямо в глаза немцу блеснул светлый лучик. Немец боязливо поморщился и отступил на полшага.

— Ну, двигай! — грубо крикнул Басарин, сопроводив слова движением штыка, и посторонился на тропе, давая немцу пройти. Но немец сошел с тропки и обходил его стороной, шел и опасливо косился на него. Басарина раздражало, что немец идет медленно и боится его. Он хотел сказать ему, чтоб он не боялся, но сообразил, что немец его не поймет, и ему стало досадно.

— Шевелись быстрей, — сердито крикнул он, шагнул к немцу, чтоб пугнуть его, поторопить, и перехватил карабин, как бы изготавливаясь для штыкового боя. Нательная рубашка немца выбилась из штанов, и под полой вздернувшегося кителя виднелась бледная полоска впалого живота. Немец в ответ на его движение попятился шага на три, поскользнулся на обнаженном от снега льду, упал, пытаясь скорей встать, упал снова, вскочил и, от страха не понимая, что делает, пятился и пятился дальше, не сводя с Басарина глаз. За спиной немца блестела на солнце подернутая рябью лужа. Немец вступил в нее, заскользил, поехал, упал на четвереньки — и провалился! Лужа оказалась большой полыньей.

Немец сразу вынырнул. Волосы крупными прядями облепили лоб. Он хватался за края промоины, пальцы скользили по омытому водой льду.

Басарин стоял, оцепенев. Все произошло внезапно. Он вовсе не хотел колоть немца. Чего он, дурак, испугался!

— А-а! — хриплым голосом завопил немец и сильней забил ногами, обламывая о лед ногти.

Басарин опамятовался, бросил карабин и, распластавшись на льду, пополз к немцу. Немец хрипел в отчаянии, на шее его то взбухала, то пропадала толстая жила. А Басарин видел его светлые под белесоватыми бровками глаза и не мог оторваться от них. И немец смотрел на него не отрываясь, как будто что-то протянулось между ними в этом взгляде, и только это не давало немцу утонуть, давало силы держаться.