Лед упруго затрещал. Басарин повернулся на бок, расстегнул ремень и, захлестнув конец вокруг запястья, послал другой конец немцу. Тот схватил его и рванул с такой силой, что едва не стащил Басарина к себе.

— Э-э, — сдавленно взвыл Басарин. Натянув ремень, извиваясь всем телом на сыром льду, он пополз назад, но не сдвинулся с места. Мгновение они отдыхали. Немец сипло прошептал что-то, страдальчески ощерился мелкими, редкими зубами. Басарин сглотнул слюну, поморщился от боли в руке, напрягся. Немец, забив изо всех сил ногами, выбрался грудью на лед. Басарин рванулся назад и потянул немца.

Немец вылез по грудь, по живот. Они отползли немного. Басарин встал на колени, подтягивая немца к себе обеими руками. Еще немного потянул, потом встал и, подхватив немца под руку, помог подняться. Они стояли, держась друг за друга, тяжело и часто дышали, с трудом переводя дыхание.

В двух шагах от них лежал карабин. Басарин, едва переставляя ноги, побрел к нему. Немец вяло подумал, что нужно броситься на русского, убить его и бежать. Но мысль эта была прежняя, такая давняя, военная. Что-то переломилось в душе, и об этом можно было только подумать как бы издалека, но не сделать.

Басарин, повесив карабин на плечо, подошел к немцу.

— Пошли, что ли, — тихо сказал он.

В отдалении виднелись бегущие на помощь Басарину лейтенант с солдатами.

Басарин шел немного впереди, и за те несколько последних секунд, пока они с немцем оставались одни, вспомнил, как, подхватив немца под руку, сквозь промокший китель он ощутил чужое человеческое тело. Это ощущение телесности немца поразило его. Конечно, он и раньше не думал, что немцы какие-то звери, нет, но, подхватив его руку, с готовностью напрягшуюся в ответ на его усилие, он вдруг понял, что немец сейчас для него был вовсе не немец, не военнопленный, а просто человек, а то, что он был еще немцем, военнопленным, было помимо того. Можно бежать, падать, торопиться, стрелять, гнаться в злобе за немцем, но ползти по скользкому льду, чтоб спасти, можно только к человеку.

Басарин остановился, подождал, когда немец поравняется с ним, посмотрел на его худое, осунувшееся лицо, поймал левой рукой его руку и крепко прижал эту руку к себе. Так они и шли, пока лейтенант с солдатами подбежали к ним.

Их окружили. Лейтенант что-то зло крикнул по-немецки. Немец сгорбился, убрал голову в плечи. Лейтенант двинул губами и, задрожав щекой, поколотил кулаком о кулак.

— В лагерь его быстро, — скомандовал лейтенант. — Да дайте шинель ему кто-нибудь, околеет на ветру.

Немца повели, а лейтенант бросился к Басарину.

— Коля, Коля, — взволнованно говорил он, беспрестанно пожимая Басарину руку, обнимая его и хлопая по плечу. — Да где же одежда-то его, — в сердцах, но радостно вскричал он. — Что за люди, когда надо, их нет. Греков! Греков! Где Греков?

— Тут я, — отозвался подоспевший Греков, — вот одежа его, катанцы, шинелка и шапка.

— Греков, это в лагерь доставить, — лейтенант указал в сторону трупа, черневшего в кустах. — Акт составлять надо, — и, засовывая в кобуру пистолет, лейтенант побежал догонять солдат, которые шагали рядом с продрогшим, сутулящимся Басариным.

Этот необыкновенный день начался и проходил самым обыкновенным образом.

С утра Сергей Павлович Лапин отправился на работу, а вечером колол у своей сарайки дрова. Жена Ирина носила дрова в сарайку и укладывала их там в поленницу.

Хотел с дровами ему помочь сосед — Володя Иванов, но уж который день приходит домой затемно. Поджимает работенка, что-то там у них не ладится.

Дрова были всякие. И береза, и елка. Попадалась и осина. Но ничего, высохнет, все сгорит. Колун удобный, старый, топорище обито жестью. И колоть осталось не так уж много.

Недалеко от Лапина ребята играли в прятки. В двенадцать палочек. Кто-нибудь топал по концу доски, положенной на кирпич, и горсточка щепок взлетала с другого конца, рассыпаясь в воздухе. Лови. Поймаешь хоть одну щепку, будет водить, кто топнул. Но можно топнуть и хитро, не поймаешь.

Заглушив на миг детские крики, высоко над домами пролетел Як-40. Он часто пролетает в это время.

Присев перекурить, Лапин о чем-то задумался и не слышал, что спросила подсевшая к нему жена.

— Думай не думай, сто рублей — не деньги, — засмеялась Ирина и потеребила мужа за рукав.

— Что? — вздрогнув, спросил он.

— Справку-то, говорю, взял?

— Справку? — повторил Лапин. — Знаешь, что мне в голову пришло? Ведь поленья в чурбаке вместе, как в обнимку. Двину я колуном, разлетелись они, швырнул в кучу, и в поленнице они где попало лежат. А может же случиться, что и рядом лягут?

— Не о том ты, Сережа, думаешь, о чем надо.

— Подожди. И подумалось мне, может, и мы с сестрой, как поленья в поленнице, даже рядом где-то, да сказать друг другу об этом не можем.