— Тебя вообще волнует твоя жизнь? — не унимался Лансерт.

Далась ему его жизнь? Что в ней такого важного кроме последнего месяца с небольшим? Ничего. Много лет совершенно ничего. Пока в доме не появился назойливый запах полыни.

— Серое или розовое, Ланс? Вот что меня сейчас волнует.

— Ты в себе?

— Не уверен. — Эдсель поднялся. Лавка портного был через улицу.

— Алард… — Он обернулся. Раман Лансерт, красавчик и шеф жандармерии, кажется, был обеспокоен возможным арестом больше его самого. — Смотри не ошибись.

— Ты будешь на приме?

— Конечно, как я могу пропустить главное событие сезона?

Эдсель стоял перед витриной и неотвратимо осознавал, что совсем ничего не понимает в платьях кроме того, что это красиво, а еще — как их снимать. Но вряд ли это знание могло сейчас помочь.

Прохожие огибали его, и он изредка ловил их напряженные или любопытные взгляды. Для плаща было слишком жарко. Он даже не стал его брать. Камзол, смятый после лежания в телеге, на которой Эдсель подъехал до Статчена, он снял. На нем был только жилет и рубашка, брюки, сапоги… Обычный. Совершенно ничего особенного. Если бы не маска. Белая с золотом. Она не особенно нравилась, но скрывала шрамы лучше всего. А серую он потерял где-то на пустыре.

За спиной остановилась коляска с ажурным верхом. Алард увидел отражение в витрине и обернулся.

— Лаардие, — Эмезе Одон, маленькая и изящная, как юная девушка, хотя на самом деле ей было гораздо больше, выпорхнула из коляски ворохом светлых кружев. — Рада, что вижу тебя.

Обняла. Она всегда была скора на объятия, чем немного раздражала. Но она была именно такой, и Алард привык, что она всегда хватает его за руки, прижимается, норовит поправить волосы или маску стянуть, не заботясь, видит их кто-то или нет. Было так странно, когда он узнал ее с другой стороны. Не просто актрису и певицу. Было неловко? Да. Он был смущен? Вне всякого сомнения. Ведь первое, что она сделала, когда отец, познакомив, оставил их наедине, сдернула с него маску.

— Ты никак не решишься войти, — заметила Эмезе. — Понятная для мужчины робость, ведь это магазин для дам. Позволь мне проявить заботу и помочь? Идем, — и потащила его внутрь.

Продавец, а может и сам хозяин, принялся хлопотать. Эмезе отказалась от готового платья, попросила принести образцы тканей и модельный альбом и подтолкнула Эдселя в комнату с двумя низкими креслами, столиком, ширмой и вешалками. Принесли образцы.

— Странно желать заботиться о ком-то, кто сам этой заботы не проявляет, — сказал Алард, усаживаясь.

— Тогда зачем ты выбираешь платье?

— Тебе не обязательно об этом знать. Серое, розовое или синее?

— Синее у нее есть, — улыбнулась Эмезе, вытянула из образцов темно-серый лоскут, похожий на шелк, и погладила тонкими пальчиками. У дивы были маленькие руки, такие же маленькие, как…

— Да, синее у нее… Постой, ты ее видела?

— Да, в Золотом. Мы даже говорили. Сразу после того, как ты ушел. Она спрашивала о тебе. Я решила, что вы были вместе.

— Она была с Орвигом, потом с… Не со мной. Я вообще не собирался приходить. И если бы…

Белая рука легла поверх его руки, спокойная, чуть прохладная, а не та, дрожащая, отзывающаяся вспышками пульса под его пальцами, и внешнее сходство покоробило. Но Алард не сбросил руку нимфы, не часто кто-то проявлял о нем заботу просто так.

— Это мой последний шанс Эмезе, — признался Эдсель и стало… не легче, но чуть спокойнее. — Я так чувствую.??????????????????????????

— А если не выйдет? Что будешь делать?

— Тогда все станет неважно. — Он уронил голову на руки, маска вдавилась в кожу, причиняя боль, но это была не та боль, которой он страшился. Слова выплеснулись сами. — Я дышать не могу, так боюсь ее… потерять, упустить из виду. Ищу глазами, как пьяница стакан, а когда нахожу, хочется залпом… Но нельзя, с ней — нельзя. Она… сухая полынь, горькая и хрупкая, сожмешь и посыплется пылью, серым, моросью, туманом сквозь пальцы…

— Водой, Лаардие, водой. — Эмезе потянулась через столик и осторожно погладила его по голове. — Я — туман, а она — вода, живая, как дождь.

— О, небо… Нимфа… Она нимфа. Как ты, как Рруфие… Почему? Почему такая? Почему снова?

Билось и рвалось. То самое, похожее на боль… Гудело молниями в голове и в ушах отзывалось: “Твоя, я твоя”, сказанное не ему, а так хотелось. И чтобы пальцы, теплые и хрупкие.

— Я говорила и повторю снова, глупый, — легкая кисть перебирала волосы и становилось не легче, но спокойнее, — чтобы рождались такие как ты, нужны такие как мы. Но она поздно осознала себя, поздно и страшно. И теперь боится своего дара больше всего на свете, не умеет с ним жить и не примет его, а то, что осталось… не хотела бы я это видеть.

— Видеть где? — спросил Алард, поднимая голову и уже заранее зная ответ.

— Где? Да хоть в зеркале.

Эдсель смял образец ткани. Чудовище… Она видела себя, не его.

— Я идиот, полный кретин и дурак.

— Никогда не поздно это признать, — улыбнулась Эмезе.

На край сгиба упал солнечный луч, пробившийся сквозь шевельнувшиеся занавески, и серая ткань вспыхнула рассветным розовым.

— Да, — сказал он, — я выбрал. Такой серый подойдет. Нужно позвать продавца.

— Погоди, торопыга. К платью, помимо самого платья, нужно много чего еще. Перчатки, туфли, украшения, — принялась перечислять Эмезе. — Нижние юбки, чулки…