Заслышав шаги, поднимаю глаза. В дверях стоит Геля, на ней какая-то нелепая, длинная пижама, волосы растрёпаны. Уставшая, но всё равно красивая. Мы несколько секунд смотрим друг на друга молча, а потом она подходит ближе.

— Вы поздно, — говорит тихо.

— Да, были дела, — отмахиваюсь, стараясь не углубляться в детали. Я вижу, как её глаза чуть сужаются. Она явно хочет что-то спросить, но сдерживается. Снова эта невидимая стена между нами.

— Вы голодны? — наконец, спрашивает она, указывая на холодильник. В её голосе слышится какое-то напряжение.

— Нет, не голоден, — отвечаю резко и тут же ловлю её пристальный взгляд. Чувствую, что сам встаю на грани взрыва, и этого сейчас нельзя допустить.

— Тимур Эльдарович, я бы хотела с вами поговорит, — Геля медленно опускает руки на стол, глядя на меня с тревогой.

— Говори, — отвечаю, сам не понимая, почему так резко. Возможно, это всё накопившаяся злость.

Она молчит, но я вижу, как её лицо каменеет. Это напряжение между нами всё сильнее давит на виски. Кажется, я снова что-то сделал не так, но сил разбираться уже нет. Хочу просто выпить и забыться до утра.

Ангелина медленно тянет руку к карману и достает что-то. Когда она протягивает мне маленькую карточку, я сразу понимаю, что это — та самая банковская карта, которую я ей дал вчера.

— Что это? — спрашиваю, нахмурив брови, хотя ответ мне уже очевиден.

— Ваша карта, Тимур Эльдарович. Спасибо, но я ею не воспользовалась, — её голос звучит тихо, но отчётливо.

Зачем она это делает? Почему отказывается от того, что я ей предлагаю?

— Почему? В чём дело? — спрашиваю, не скрывая недовольства.

Она поднимает на меня взгляд, и в её глазах я вижу не только усталость, но и что-то другое, что заставляет меня напрячься.

— Вы хотите меня контролировать? — наконец, произносит она, и этот вопрос звучит как вызов. Словно ей уже всё равно что я скажу.

— Контролировать? — Я повторяю её слова, пытаясь осмыслить услышанное. — О чём ты говоришь?

— Я не могу избавиться от ощущения, что всё, что вы делаете, — это часть какой-то вашей игры. Как будто каждый мой шаг теперь зависит от вас, от того, что вы решите мне позволить или запретить, — она говорит спокойно, но в её голосе слышится некое напряжение, которое меня злит.

— Это бред, — отрезаю, чувствуя, как во мне поднимается волна негодования. — Я даю тебе возможность не думать о деньгах, чтобы ты могла просто жить нормально. Что в этом плохого?

— Может, в этом и нет ничего плохого, — она делает паузу, будто подбирая слова, — но я чувствую себя в ловушке, как будто мои решения больше ничего не значат.

Я тяжело выдыхаю, понимая, что разговор уходит совсем не в ту сторону. В моём мире такие вопросы решаются иначе, а тут всё кажется слишком личным.

— Ты хочешь сказать, что это плохо — не думать о деньгах? Что тебя это пугает? — спрашиваю, стараясь говорить, как можно спокойнее.

Она молчит, глядя на меня взглядом, который я не могу прочитать.

— Слушай, у меня сегодня был такой тяжелый день…

Она наклоняет голову, и её глаза становятся мягче, но все равно не теряют настороженности.

— Я понимаю, что вы устали, — отвечает она. — Но разве не лучше поговорить об этом сейчас, чем потом, когда накопится ещё больше?

Тяну руку к бутылке, но останавливаюсь, когда вижу, как она сжимает руки на столе, словно пытаясь удержать себя в рамках.

— Ладно, — говорю вздыхая. — Давай говорить.

Смотрю на неё и вижу, запуганную, затравленную девочку. Мне сейчас самому себе врезать хочется, что то, я такой чурбан бесчувственный.

— Обычно я контролирую людей другим способом. Приставляю к ним людей, жучки, все дела…

Она медленно качает головой.

— Значит, своего водителя вы тоже ко мне приставили. А я-то, дура, еще думаю, почему он вдруг такой хороший? — всплескивает руками. — Улыбается, беседы разные ведет, заботиться…

Эти слова заставляют меня остановиться. Ревность вспыхивает внутри, как неукротимый огонь.

— Даже в мыслях не было! — резко произношу я, чувствуя, как внутри разгорается ревность. В этот момент мне кажется, что все мои эмоции выбрасываются наружу.

— Неужели? — спрашивает она, чуть приподнимая брови, и в её голосе слышится некая доля иронии, которая подстегивает мою злость. — Но разве это не очевидно, вы сами только что сказали…

— Мало ли, что я там сказал! Вообще-то, я забочусь о тебе и твоем ребенке!