И хорошо хоть не надела каблуки, как подначивали подруги, иначе выглядела бы так глупо, застревая каблучищами в земле посреди леса.

— Тут есть небольшой городок, — он усмехается, стискивает руками коленку. От его касаний, самодовольной улыбки и лукавого блеска в чёрных глазах, заглядывающих, кажется, внутрь, во мне все трепещет. – Там дофига аттракционов, ты же любишь кататься, мышь? – и он произносит это таким тоном, от которого внутри всё замирает. Щёки предательски вспыхивают, заливаясь под стать спелым яблокам, и я ничего, ничего не могу сделать с пожаром внутри, что разгорается бушующим не подчиняющимся пламенем. – На, — его рука, исчезает с коленки, вызвав разочарованный вздох, который конечно же не смог остаться незамеченным.

Коул открывает бардачок машины, откуда вываливается несколько смятых пачек сигарет, связка ключей, обрывки бумаг и несколько открыток путеводителя. Одной рукой он машинально поворачивает руль, круто заворачивая на поворот на большом пустом, шоссе, и внутри всё застывает от бешеной скорости, на которой летит машина, а второй он непринуждённо роется в бардачке, выуживая оттуда яркий потрёпанный путеводитель.

— Добро пожаловать в Аркансбро, — произнесла зачем-то вслух, проведя пальцем по большим оранжевым буквам на титульном листе путеводителя, слегка помятого, но такого яркого, красивого. На листе – красивый ночной город, тонущий в свете огней, так отчаянно напоминающий крошечные города в стеклянном шарике со снежниками внутри, что продают в сувенирных лавках на Новый год. Слабая улыбка скользнула на губах, дома у меня целая полка таких шариков, купленных в местном магазинчике…

Так по-детски… Взгляд скользнул по профилю Коула, что гнал на такой скорости, будто нас преследовали адские гончие, что бы он сказал, увидев полку с шариками? Наверное усмехнулся… ведь он такой… такой… Какой? А что мы вообще знали друг о друге, что я знала о нём? Кроме того, что рядом с ним я сходила с ума и плавилась от одного его взгляда.

— Что там? — подняла глаза, осторожно переворачивая лист.

— Охрененное колесо обозрения и кофейня с самыми лучшими пирогами с вишней.

И внутри что-то так сжалось, заболело, натянулось, словно струна. И со сколькими девушками он был там? Скольких ещё девушек звал посмотреть на это самое колесо обозрения и кофейню с пирогами из вишни?

29.

Тупое, дурацкое, ревностное чувство щемило в груди и не проходило даже при въезде в крошечный городок, что, казалось, сошёл с рождественских открыток. Коул молчал почти всю дорогу, лишь гнал, словно избегая чего-то, пытаясь спастись, но от чего?

А я… тонула в этих вот самых мыслях, воспоминаниях, слухах. А сколько до этого момента мониторила страницу, изучала его фотки, что были доступны, список друзей. И, чёрт, Мейси, я ведь тогда была в отношениях с Томасом, а наваждение, странное, до щемящего сердца при виде Коула маячило даже тогда. Не отпускало, не давало покоя, только вот… глупая…

– - Как часто ты здесь бываешь? – осторожно спросила, дотронувшись пальцами до пушистого свитера. И наверняка, просто уверена, что вечером город становится более волшебным. Только до вечера мне нужно вернуться в академию… Полнолуние. И лучше встречать его там, чем обратиться посреди городка, даже если он находился близко к академии, то это не значит, что там кто-то знает о сверхъестественном мире, что окружает их. Обращения среди людей, привлечение их к нашему миру запрещены.

– - Пару раз ездил с приятелями. Ничего больше, -- машина затормозила возле небольшой кофейни, и желудок так предательски и некстати заурчал, едва через приоткрытое окно в салон автомобиля проник дразнящий, ароматный запах пирогов.

И прежде, чем успела выбраться, дотронуться своими ручонками до дверцы машины, как она в странном, до ужаса непривычно галантном жесте распахнулась, а перед лицом возникла растопыренная рука Коула.

Рядом с ним становилась мастером спорта по выбиванию воздуха из лёгких, взгляда хватило, чтобы утонуть в странной пучине нежности, глядя на лицо напротив. Блики яркого солнца плясали у него в чёрных волосах, на прядке с завитушкой на конце, что неизменно свисала у него на лбу, и одно это вызывало внутреннюю дрожь. В нём что-то изменилось. Во взгляде, во всём… и даже его привычный взор, которым можно было гнуть ложки, забивать гвозди и использовать в качестве, пыточного оружия, стал мягче, теплее, хоть лицо по-прежнему озаряла самодовольная улыбка, такая дерзкая, привычная и ставшая родной.

И всё было бы почти идеально, почти как в фильмах про любовь, что мы просто обожали смотреть с подругами, запасшись попкорном и салфетками для слёз, если бы… не мой урчащий желудок, что после обращения и безудержного секса стал напоминать о себе так некстати и, кажется, веселя Коула, потому что на его лице появилась наглая, самодовольная, дерзкая улыбка, что уже отпечалась внутри меня, словно метка.

Колокольчик приветливо звякнул, стоило нам открыть дверь и пройти внутрь помещения. Небольшое уютное кафе с маленькими столиками и скамейками с мягкой обивкой, окнами, выходящими на парковку, за которой виднелся городской парк.

И желудок, который так некстати уловил аппетитные ароматы свежего кофе и выпечки, заставив меня сглотнуть слюну и бросить взгляд на стеклянную витрину, заставленную разнообразной выпечкой: круассанами, кексами, пирожными и пирогами всех видов и мастей, а наверху, над прилавком, почти над самой кассой, привлекала внимание яркая вывеска со стандартными наборами – гамбургер и картошка фри.

– - Садись, -- мотнул головой в сторону столика возле окна с треугольной подставкой для салфеток и гладкой белой поверхностью.