Сделав затем шаг в сторону, он едва не столкнулся с Антонией.

– Вы непременно должны рассказать мне о придворной жизни, – затараторила она. – Ну и о короле, разумеется.

Правду ли говорят, что он хорош собой? Неужели он такой же красавец, как вы?

В это мгновение сэр Джон так громко откашлялся, что Элисса едва не подпрыгнула на месте. Антония, однако, не обратила на отцовский кашель ни малейшего внимания. Подступив еще ближе к Ричарду и устремив на него пронизывающий взор, она спросила:

– Ну так как же? Красив король или нет?

– Я считаю, что суждение моей милой женушки в данном случае будет куда более ценным и объективным, чем мое, – произнес Ричард с любезной улыбкой. – В конце концов, кому судить о достоинствах мужчины, как не женщине? Вот если бы вы спросили меня о достоинствах придворных леди – тогда другое дело. Тогда я бы дал вам самый обстоятельный ответ…

– Отлично. Тогда скажите нам, королева такая же… – начала было подоспевшая к ним Ливия.

– Давайте лучше вернемся к вопросу о придворных дамах… – нетерпеливо перебила сестру Антония. – Правду ли говорят, что они все такие уж раскрасавицы?

– Все они чрезвычайно грациозны, уверенно держатся и, естественно, очень хорошо одеваются, – ответил Ричард. – Что же до их красоты, то это, как говорится, дело вкуса, не правда ли?

Некий молодой человек, которому этот разговор показался любопытным, присоединился к их маленькой компании и, прежде чем задать вопрос, с шумом втянул в себя воздух.

– А как леди Кастльмейн? Так ли она прекрасна, как уверяет нас молва?

– Она очень хороша собой, как, впрочем, и все прочие любовницы короля. Но пожалуй, ее главное достоинство – страстность. Огненный темперамент – вот что выгодно отличает ее от большинства других леди – так, во всяком случае, мне кажется.

Ричард, прогуливаясь в окружении маленькой компании по гостиной, приблизился к диванчику, на котором сидели сэр Джон и леди Алисия. Расположившись с ними рядом, он продолжал светский разговор:

– Карл, впрочем, больше всего ценит разнообразие. Из-за его ненасытного темперамента я лишился стольких актрис, что даже не могу вспомнить их всех поименно. Похоже, его величество относится к моему театру, как к собственному гарему. Вы не представляете, как трудно в таких условиях осуществить постановку пьесы. Вот почему, – Ричард выразительно помахал рукой перед носами у своих слушательниц, – я решил оставить сцену и сменить суету столичной жизни на буколические красоты здешнего края. Но разумеется, главную роль в переезде сыграла моя очаровательная женушка.

Элисса слушала его, широко раскрыв глаза.

Что он такое говорит? И как вызывающе себя ведет! Он что, не имеет представления, как нужно держать себя в приличном обществе? Возможно, и этот разговор, и вызывающие манеры вполне уместны в Уайтхолле, но только не здесь, в Оустоне.

Неужели он хочет, чтобы все думали о нем как о растленном типе и сочинителе-дилетанте, как совсем еще недавно думала она сама? Разве он не понимает, что такого рода разговоры и поведение унижают не только его самого, но – даже в большей степени – его жену?

Но нет, он слишком умен, чтобы всего этого не понимать, – тогда зачем он все это затеял?

К сожалению, потребовать у него объяснений сию минуту невозможно – слишком много вокруг людей. Но как только они останутся наедине, она обязательно выяснит, зачем ему понадобилось унижать их обоих, строя из себя жадного до сплетен, говорливого, пустоголового болвана?

– Что и говорить, представление ты устроил грандиозное, – сказала Элисса, когда их экипаж, переваливаясь с кочки на кочку, неторопливо катил к дому по разбитой проселочной дороге. – Даже если бы ты специально поставил перед собой цель вызвать у всех этих людей ненависть к себе, тебе и то не удалось бы достичь большего.

– Хочу отдать должное твоей проницательности, – ответил Ричард, откидываясь на подушки сиденья и складывая на груди руки. – Это действительно было представление. – Он усмехнулся. – Я столько лет провел в театре, что научился различать, на моей стороне публика или нет. Интуитивно я все предвижу заранее, до того как на сцене поднимают занавес. Вот и сегодня я с самого начала знал о том, как настроена публика, то есть все эти представители хорошего общества Оустона, так что лезть вон из кожи, чтобы им понравиться, не имело смысла. Они, не успев меня увидеть, уже имели обо мне совершенно определенное мнение.

– Недалеко не все они тебя ненавидели.

– Да, не все. На моей стороне, к примеру, были женщины.

– Думаю, тебе должно это льстить.

– Да с какой стати? Я для них что-то вроде акробата или забавного уродца, каких показывают в цирке. Знаешь, что они обо мне думают? Что я – симпатичный сочинитель из Лондона, друг короля и непременный участник всех его непристойных забав, вот что! По этой причине они с самого начала ждали от меня какой-нибудь неприличной или экстравагантной выходки. Не мог же я обмануть их ожиданий?