По мере распространения «необычной» торговли русско-ливонский товарообмен утратил жесткую локализованность, которая предопределялась его привязанностью к «стапелям», и стал осуществляться в «необычных местах» — малых городах Ливонии, приграничных Нарве и Пскове, поселениях в нижнем течении Невы и Луги. В ливонских городах торговые сделки могли заключаться вне пределов городских стен, в пригородах, на кораблях, чему магистраты пытались препятствовать по мере возможности. Ассортимент и объемы товаров, а также социальный состав торгующих, многим из которых доступ на ганзейский рынок был закрыт, способствовали появлению в ливонских городах и Новгороде торговых посредников, маклеров. Что касается самих ганзейских купцов, то для деловых поездок они стали использовать приказчиков из числа молодых купцов, имевших долю с оборота, для которых подобные поручения являлись чем-то вроде посвящения в профессию (Start in den Beruf) [130] .

Из всего сказанного выше следует, что сворачивание деловой активности Немецкого подворья в Великом Новгороде, отчетливо проявившееся во второй половине XV века [131] , не означало сокращение масштабов русскоганзейской торговли как таковой, но свидетельствовало об обретении ею нового качества. Ломка традиционных форм человеческих взаимоотношений всегда отмечена состояниями кризиса, и видоизменение порядка товарообмена между русскими землями и Западом также сопровождалось многими негативными явлениями, роковым образом сказавшимися на характере русско-ганзейского и русско-ливонского общения в целом.

По мере увеличения объемов русского экспорта, пользующегося в Западной Европе большим спросом, западноевропейские купцы столкнулись с проблемой поиска товаров, с которыми, в свою очередь, могли бы выходить на русский рынок. А. Аттман, исследовавший таможенные книги ганзейских городов XV века, доказал существование дисбаланса между русским экспортом и западноевропейским импортом [132] , что сделало закономерным увеличение объемов импортируемого в Россию серебра, которым ганзейцы расплачивались за русские поставки (№ 86) [133] . Развитие контрабандной или полулегальной торговли западноевропейским вооружением, в котором нуждались московские государи [134] , возможно, также стимулировалось скудостью ассортимента западных товаров, востребованных в России.

Распространенность случаев мошенничества в XV веке объясняется расширением круга торгующих лиц, наличием посредников, стремившихся посредством нечестных сделок увеличить свой доход, и повсеместным стремлением вести торговые дела в обход «старины». Важным представляется и то, что среди иноземных купцов, торговавших в ливонских городах и Новгороде, стала преобладать молодежь, отличавшаяся свободой поведения и склонная попирать обычаи. Их нелицеприятные поступки — злоупотребление хмельным, драки, азартные игры, распутство — порождали враждебный настрой новгородцев и давали повод к серьезным осложнениям.

Оборотной и весьма мрачной стороной вышеназванных перемен было увеличение численности криминальных преступлений в ливонских городах, жертвами которых наряду с прочими иноземцами становились и русские купцы. Среди пострадавших их было довольно много, причину чего следует искать в их массовом притоке в Ливонию и характере завозимого ими товара, в силу своей «безликости» легко сбывавшегося с рук. Городские и орденские власти испытывали реальные трудности в разрешении этой проблемы и не всегда могли с ней справиться, что, как и рост преступлений в отношении русских купцов в ливонских городах, нельзя считать следствием злостного попустительства. Обычно власти ливонских городов, включая города орденского подчинения, старались принимать меры по искам иноземных купцов.

Вместе с тем в письмах «новгородских гостей» с Немецкого подворья и их корреспондентов в Ревеле нет ни тени обеспокоенности активностью русских купцов на ганзейском рынке. Иное дело голландцы, чье появление в Новгороде вызывало у обитателей Немецкого подворья серьезное недовольство уже в начале XV века (№ 44). Исследуя материалы ливонских штедтетагов, С. Йенкс сделал вывод о либеральности ливонской торговой политики в отношении русских купцов [135] , и корреспонденция подворья предоставляет тому многочисленные доказательства. Она содержит упоминания о новгородцах, дружески расположенных к ганзейцам, «добрых друзьях», к числу которых относился даже новгородский владыка (№№ 11, 27, 44). Можно упомянуть также о русских курьерах, осуществлявших связь Немецкого подворья с Ревелем и Нарвой (№№ 38, 53). Заметим, что анализ содержания немецко-русских разговорников, в свою очередь, указывает на разносторонность и стабильность контактов и новгородцев с ганзейцами [136] .

После вхождения Великого Новгорода в состав Московского государства разрушение новгородско-ганзейской «старины» стало быстро набирать обороты, что вряд ли можно связывать с какой-то целенаправленной политикой Ивана III. В 1478 году великий князь Московский, не чувствовавший острой необходимости что-либо менять в торговле новгородцев, своей «золотой грамотой» утвердил новгородско-ганзейское соглашение 1472 года [137] . Немецкое подворье в Новгороде сперва не было закрыто, хотя ввиду грабительских набегов на приграничные ливонские земли и ненадежности положения предполагалось переместить его казну в более безопасное место [138] . Русско-ливонская война 1480–1481 годов на время прекратила его деятельность, но после ее завершения стороны сразу же приступили к ее восстановлению. Летом 1484 года дерптцы просили новгородских наместников и купеческих старшин «взять под защиту церковь [св. Петра] и [Немецкий] двор по старине (upt оlde)» [139] , но сделать это удалось только после подписания в марте 1487 года нового русско-ганзейского торгово-го мира.

Весной 1487 года «по первой воде» в Новгород прибыли ганзейские купцы. Многие постройки, в том числе церковь св. Петра, к тому времени сильно обветшали и нуждались в капитальном ремонте. Чтобы выгадать средства для ремонтных работ, обитателям подворья пришлось согласиться некоторое время обходиться без священника [140] . Однако основную проблему представляло массовое выселение из Новгорода именитого купечества и житьих людей, предпринятое по приказу Ивана III в тот период [141] . В результате депортации произошло резкое сокращение того социального слоя, от которого зависело успешное функционирование новгородскоганзейской торговли. Московские посадские люди, переселившиеся в Новгород по воле великого князя, не имели опыта ведения торговли с западноевропейскими странами, достаточных капиталов, прочных партнерских отношений, необходимых для осуществления кредитных операций; они мало что знали о новгородско-ганзейской «старине» и зачастую не могли преодолеть настороженности к «поганым латинянам» [142] . Искусственно созданный дефицит торговых партнеров вынуждал администрацию Немецкого подворья ограничивать число его постояльцев. В феврале 1488 года, например, магистрат Нарвы обратился в Ревель с просьбой отменить решение хофескнехта о выдворении шестерых ее граждан, действовавших в качестве посредников ганзейцев [143] . С той же проблемой столкнулся уроженец Нарвы Гартлеф Пеперзак, которому удалось добыть себе место на подворье лишь благодаря своим заслугам на дипломатическом поприще, при этом на условиях повышенной платы и клятвы в непричинении ущерба прочим его обитателям (№ 76).