«Тяжкое было падение, но еще тяжелее пробуждение. Побежденным себя не считаю».

Леваневский критически оглядел наше пристанище:

— Твиндек этот производит довольно отвратное впечатление, какая-то сырая яма. А впрочем, сюда приходят только ночевать…

— Что же вы там стоите, проходите в наш салон, — пригласил из полумрака мой сосед, Саша Святогоров.

— У вас, видимо, веселое общество, — заметил Леваневский, присаживаясь на край койки.

— Да вы заглядывайте почаще, Сигизмунд Александрович, — сказал Святогоров. — Днем у нас светло и почти уютно.

На лицо Леваневского легла тень, он внезапно поднялся:

— Когда будете посылать статью, предупредите, пожалуйста, редакцию, что я прошу не сокращать последнюю часть, для меня это важно.

Мы вышли на палубу. Из кают-компании доносился обычный гомон.

— Зайдем, Сигизмунд Александрович?

— Нет, не охотник я до галдежа.

В кают-компании Анатолий Ляпидевский и его штурман Лев Петров сражались в «козла», бросая победоносные взоры на Доронина и Талышева. В углу за столиком сидел нахохлившийся Водопьянов, а над ним с лукавой усмешкой склонился Кренкель:

— У тебя, Мишенька, видать, самый сенокос. Каковы нынче травы?

— Ладно, будет тебе острить! — буркнул Водопьянов, продолжая писать. — Всё смешки да хаханьки…

— Какой смех! Дело нешуточное: из Москвы отправился летчик Водопьянов, а возвращается новое светило художественной литературы. Когда же ты одаришь человечество своим гениальным творением?

— Отвяжись, говорю!..

Большое общество собрал вокруг себя Михаил Сергеевна Бабушкин. Всюду, где появлялся этот обаятельный, задушевный человек, становилось весело. Редко приходилось видеть его хмурым.

До того как стать знаменитым полярным пилотом, Михаил Сергеевич прошел большую жизненную школу: работал мальчиком на посылках, учеником жестянщика, киномехаником, электромонтером. Он был в числе первых четырех русских солдат, обученных летному искусству в 1915 году, когда авиационным частям на германском фронте срочно потребовалось пополнение.

Бабушкин и пилот Томашевский первые применили самолет для разведки морского зверя. Каждую весну Михаил Сергеевич прилетал в горло Белого моря, на остров Моржовец. Поднимаясь в воздух на маленькой амфибии, он отыскивал лежбища гренландского тюленя и наводил на них суда.

В 1928 году Михаил Сергеевич прославился своими полетами при поисках экипажа дирижабля «Италия». Он доказал возможность посадки на дрейфующие льды.

Полярники говорили: «Бабушкину сорок лет, но его энергии и сердца достало бы на двух двадцатилетних». На «Смоленске» Михаила Сергеевича постоянно окружала молодежь. Кипели споры, рождались дерзкие замыслы покорения Центральной Арктики.

Я вернулся на палубу и между громоздкими ящиками стал пробираться к люку твиндека. Теплый южный ветер развел крутую зыбь, нос «Смоленска» захлестывали волны. В бархатнотемной чаше неба полыхали и падали звезды, чертя сверкающий след до горизонта. Еще одна ночь — и мы на Камчатке! Кажется, самый долгий путь — до Петропавловска, а там уже недалеко и Москва…

Заглянув в радиорубку, я отправил две телеграммы. Сообщил командованию камчатских пограничников, что везу более тридцати статей челюскинцев для газеты и прошу, если позволит погода, выслать навстречу легкий самолет-амфибию либо моторный катер. Другая телеграмма была адресована камчатским связистам; меня беспокоило, справится ли петропавловская радиостанция с таким обилием корреспонденции. Начальник рации ответил немедленно: связь с Хабаровском поддерживается несколькими аппаратами, гарантирована быстрая передача пятидесяти тысяч слов.

Погода разрушила мои надежды — океан не утихал, и на самолет нечего было рассчитывать. «Смоленск» приближался к Петропавловску. Там пачками взлетали зеленые, красные, белые ракеты. Мы замедлили ход и невдалеке от обрывистого берега стали на якорь в бухте.

До города, скрытого за скалой, полторы-две мили. В порт мы войдем лишь утром. Неужели и катер не пришлют?.. Одиннадцатый час, палуба опустела. Утесы принимают причудливые формы, всплески моря напоминают шум мотора… Еще четверть часа… Ждать больше нечего. С досадливым чувством поплелся я в твиндек…

— Эй, на «Смоленске»! — слышится глухой голос за бортом.

Не веря своим ушам, подбегаю:

— Катер? Пограничники?

— А вы кто? — спрашивает тот же голос.

— Корреспондент газеты…

— За вами и прибыли.

Стучусь в каюту Копусова. Он выходит вместе с механиком Колесниченко. За борт перекинут легкий веревочный трап, пограничники на катере придерживают его нижний конец. Сунув глубже под бушлат пакет с материалами, лезу через борт, нащупываю ногой скользкую перекладину трапа. Он раскачивается, деревяшки так и норовят выскочить из-под сапог — неприятный спуск! Сильные руки подхватывают меня: