— Ну, вот и всё, моряки… — проворчал он, снял шапку, почесал лысину и на секунду задумался, на кой чёрт он вообще вышел в море сегодня. — Дорыбачились.

Рыбаки переглядываются, но всё уже понятно без слов. Недодемоны окружают их с двух сторон.

Катер мог бы удрать от одной лодки, но не от двух — тем более что одна совсем рядом, её костяной нос уже режет волны.

Фёдор сплевывает сигарету в волны, быстро спускается в трюм, возвращается с старой, потёртой иконой, покрытой тёмными пятнами от пальцев, и бормочет:

— Господи… Если ты есть, если ты нас спасёшь, я готов… я готов на всё! Буду половину заработка храмам отдавать! Буду поститься каждый месяц! Да даже дочку за Петьку Прыща отдам!

Петя тоскливо выдыхает.

— Ну, вот.

А ведь счастье было так рядом…

Внезапно небо разрывает вспышка. Катер содрогается, рыбаки валятся на палубу. С неба обрушивается огненная колонна. Первая лодка вспыхивает, превращаясь в горящий остов. Недодемоны не успевают ни заорать, ни прыгнуть в воду — огонь сжирает их за секунды.

Рыбаки не успевают даже закричать, как небо взрывается новой вспышкой.

Золотой дракон.

Он пронёсся над ними, крылья вспороли воздух, и новый огненный шквал испепеляет вторую лодку вместе с демонами.

Петя зажмуривается от жара. Катер покачивается на остатках волн, вокруг стоит зловонный дым пожарища.

И тут в головах всех рыбаков раздаётся голос.

Презрительный. Надменный.

— Фу, людишки. Никчёмные. Нафиг сюда попёрлись, если даже за себя постоять не можете?

Петя вздрагивает, ощущая, как слова словно давят прямо в черепе.

Дракон взмывает ввысь, делает круг над катером, бросает на них последний презрительный взгляд и, не торопясь, исчезает за облаками.

Тишина.

Только катер скрипит, волны плещутся о борт, и на углях в воде до сих пор тлеют костяные обломки.

Фёдор, поднимаясь, дрожащей рукой мнёт шляпу. Смотрит на Петьку. Снова на небо. Снова на Петьку. Снова на небо. Снова на будущего зятя…

Затягивает пояс и тяжело говорит:

— Ну, Петька Прыщ… Сегодня у тебя счастливый день.

* * *

Я лежу на койке, лениво жую яблоко. Фрукт хрусткий, сочный, но вкус уже не так радует. То ли из-за общей обстановки, то ли из-за того, что я теперь мохнатый и жру как кабан. Никак не могу наесться. Светка сидит рядом, болтает ногой, разглядывает остатки моего скинутого камуфляжа. Пришлось переодеться в местную одежку.

— Тут яблок просто дофига, — говорит она, наблюдая, как я разбираюсь с фруктом. — Садовых деревьев много, растут вообще без проблем.

— Демоны хорошо влияют на почву и рыбу, но плохо — на людей, — замечаю я, довольно хрустя яблоком.

Светка фыркает,

— Да уж, есть польза и от проклятого острова… Клубнику бы ещё, чего уж там.

Откусываю ещё кусок, но вдруг замираю. Опа. К нам гости.

Я выпрямляюсь, касаюсь перстня Буревестника и одним движением накидываю на Светку иллюзию. Теперь она выглядит заражённой: у неё будто бы прорезаются рога, кожа покрывается мохнатыми пятнами, зрачки вытягиваются в вертикальные щели.

Выглядит весьма эффектно.

— Готовься.

Светка трогает свои новые рожки, проводит рукой по фигуре, теперь укрытой пятнистым мехом, оглядывает себя, пожимает плечами и ухмыляется:

— Нормально.

Ну, ещё бы.

Я откидываюсь обратно на койку, корчусь, кривлюсь, тяжело дышу, изображая, будто мне совсем плохо.

Форму уже сменил на трикотажные штаны, так что картина страданий полная — ещё бы занавесочку развесить и всхлипы вставить.

В голове звучит голос Кати.

— Граф, они пришли!

— Да-да, заводи.

Дверь хлопает, и в проёме появляется Карл — один из заражённых. О нём уже рассказывала Катя: бывший человек, который предался Демону и теперь ему служит. Теперь он водит за собой стаю недодемонов, бродит по деревням острова, собирая тех, кто достиг последней стадии заражения.

За Карлом заходят несколько недодемонов — рычащих, сдавленно шипящих, их когти царапают пол, некоторые скребут стены, оставляя глубокие борозды. В воздухе повисает затхлый запах звериной шерсти и разложения.