«Да, я прекрасно понимаю, что это, конечно же, очередная сова на очередной глобус. Но неоспоримым фактом является то, что это лучше, чем вообще без совы, без глобуса и без военной формы», — в конце концов убедил я себя в оправданности данного вида экипировки и открыл дверь в музей, который, к счастью, работал.

Внутри прохладного помещения оказалось совсем не многолюдно. Настолько немноголюдно, что, кроме меня, посетителей и других людей тут вообще не было. За исключением старика лет семидесяти с белой седой головой и пышными усами, который, судя по всему, был смотрителем этого музея.

Он сидел за столом и, видимо, дремал, потому что, когда я открыл дверь, он открыл глаза, потёр их, кашлянул, пригладил ладонью усы, кряхтя, поднялся и направился мне навстречу.

— Доброе утро, господин офицер. Очень рад, что вы решили заинтересоваться нашей экспозицией.

— Здравствуйте! Господин, э-э? — тут я намеренно сделал паузу.

— Ханс Крис, — чуть вытянувшись, представился тот. Обвёл рукой вокруг и добавил: — Смотритель музея.

— Теодор Линдеманн, — в ответ представился я первым попавшимся в памяти именем и слегка кивнул.

Покосился на окружающее меня убранство и одобрительно крякнул. На стенах висели картины, портреты полководцев, мозаики. На полу, на полках и стеллажах стояли экспонаты прошлых эпох.

— Вы тут проездом, господин офицер? Или отпуск проводите в нашем городе? — тем временем культурно поинтересовался смотритель.

— Да как вам сказать? Долго задерживаться не буду, но перед отъездом город осмотрю, мне он нравится. Думаю, после окончания войны сюда перебраться.

— Понимаю. Город наш действительно хороший, — одобрительно произнёс тот и поинтересовался: — А историей давно увлекаетесь?

— Относительно, — вздохнул я и, помня, что должен стараться не привлекать к себе внимание, и быть как все, продолжил неторопливое культурное общение: — Вот, господин Крис, решил скоротать время до поезда и, так сказать, окунуться в прошлое.

— О! Это превосходно, господин Линдеманн! Вы правильно сделали, что выбрали именно наш музей для посещения. Скажу вам честно, эпоха правления Наполеона Первого, как проректора Рейнского союза, была очень интересным временем!

Услышав странные слова, названия и фамилии, я тут же закашлялся, пытаясь ещё раз вспомнить, кто именно был на престоле в Германии в начале Первой Мировой воины. И, хотя точную информацию выудить из памяти не удалось, я твёрдо знал одно — никакого Наполеона первого в то время уже давно не было!

И тут ко мне пришло озарение, после чего я чуть в обморок не упал от его глубины.

«Другой мир! А быть может, другая реальность и другая история! Ничего себе! Вот это новость! А как может быть иначе? И подтверждение моей догадки находится прямо здесь — в историческом музее. На моей прошлой Земле Германией руководил один правитель, а на этой Земле в это же время совершенно другой. А это значит, что, скорее всего, есть и ещё какие-нибудь расхождения с той историей, что была в моём мире. Просто я, находясь в ограниченном пространстве на небольшом участке фронта, не мог нормально сравнить и выявить эти самые отличия этого мира от моего! И вот, случайно попав в Германию, в которую при другом стечении обстоятельств попасть в моём случае было попросту нереально, я открыл правду — этот мир не прошлое моей Земли, а другая планета с другой цивилизацией, или же альтернативная реальность! А это означает очень многое! Это фундаментальное открытие! Ведь это уже не просто путешествие во времени, но и перемещение между мирами, а может быть, и между галактиками или вообще вселенными! — От масштабности и глубины этих мыслей меня кинуло в жар. — Эх, брат Забабашкин, да тут не Нобелевской премией пахнет, тут, брат, такие премии за такое открытие светят, что их ещё даже не придумали, вот насколько они хороши!».

Но чтобы не привлекать внимания, вспыхнувший было неимоверный душевный порыв я всё же решил немцу не демонстрировать и, более того, постарался этот порыв немного унять. Не было тут людей, кто мог бы достойно оценить моё столь фундаментальное открытие. Никто не поверит семнадцатилетнему мальчишке, что он смог сделать столь величайший вклад в здание науки. Всегда найдутся недоброжелатели и завистники, которые подвергнут замечательное открытие сомнению и даже обструкции.

«Нобелевка! Нобелевка и никак не меньше!» — продолжали витать в голове радостные мысли. И как только война закончится нашей победой, я смогу подарить это знание людям и стать лауреатом!

— Вижу, эпоха Наполеона первого вам очень нравится. У вас заметно поднялось настроение, господин офицер, — всё же заметил, что я улыбаюсь, смотритель.

— Согласен с вами! Моё настроение можно назвать нобелевским настроением, господин Крис.

— Очень необычное название, — одобрительно покачал головой тот. Показал рукой в зал, словно бы приглашая пройти, и спросил: — Что вас интересует больше всего в войнах начала прошлого столетия?

— Э-э, чего? — остановился я как вкопанный, начав было движение за стариком.

— Я спрашиваю: в войне, которую вёл Наполеон против половины мира, вас больше всего что интересует?

Я всё ещё не мог понять, что мне говорит стоящий рядом человек. И когда, наконец, до мозга дошёл смысл, уже начав кое о чём догадываться, прошептал:

— А причём тут тот француз?

Смотритель удивлённо уставился на меня, а через секунду замешательства промолвил:

— То есть как? Музей же посвящён его завоевательным войнам.

— Кому? Каким войнам?

— Завоевательным, каким же ещё? Прям даже странно, — недоумённо повторил тот и назидательным тоном продолжил: — Как всем хорошо известно, именно Наполеон Бонапарт был первым среди европейцев, кто сумел собрать под своё крыло большинство стран Европы и двинуться на дремучую Россию.