Итак, грабить и штурмовать я собрался расположение блюстителей правопорядка. Предельно важным было сделать это очень аккуратно и тихо, чтобы даже случайно не поднять никакого переполоха. Я понимал, что если сработаю нечётко, и поднимется тревога, вследствие чего последует бой, то весть о стрельбе в близлежащем городке очень быстро разлетится по всему Брунсбюттелю и по его морскому порту. А в связи с тем, что в этом времени уже давно есть телефония, произойдёт это чуть ли не через минуту после ЧП. Разумеется, ещё и какие-нибудь громкоговорители включат — по части оповещения населения немцы своё дело знают, поднимут всё вокруг.

И тут можно точно утверждать, что реакция всех специальных служб и военных будет однозначной. В мгновение ока все, кто имеет оружие, ощетинятся им, на улицах появятся патрули, облавы и проверки документов.

Нет сомнения и в том, что о тревоге узнают в штабе немецкого флота. И тогда, очень может быть, что построение личного состава будет отменено. Корабль снимется с якоря и уйдёт в поход, после чего все мои планы и приготовления будут напрасными. А если не уйдёт — это, всё-таки, крейсер, военный корабль, экипаж которого враз может усилить наземные патрули сотнями матросов и даже организовать свои заслоны в районе дислокации. Такое мне точно не нужно.

«Да фиг с ними — с приготовлениями. В конце концов, не так много времени и денег я на эти приготовления потратил. Главное другое — команда карманного линкора останется цела и невредима. А значит, есть немалый шанс того, что они будут поступать в этой истории точно так же, как и в прошлой — уничтожать наших людей и необходимые нам товары, что везут союзники».

Такой исход меня категорически не устраивал. Я не имел права упускать законный акт мести. Да-да, я помню, что мой акт мести по факту будет несколько раньше, чем произойдут преступления, но это уже вопрос диалектики и философии, поэтому обсуждать его сейчас просто нет времени, да и желания. Сейчас главное было дело сделать! И, по возможности, без шума и пыли.

Неожиданно закружилась голова. Стало тяжело дышать.

«Что-то я чрезмерно взбудоражился. Охотничий инстинкт проснулся? Надо бы успокоиться, а то так и до сердечного приступа недалеко. Получить инфаркт в семнадцать лет, вот уж это точно будет фиаско».

Отошёл в сторонку и, положив руки на стену дома, опустив голову начал глубоко вдыхать свежий воздух.

— Вам плохо, господин офицер? — неожиданно раздался голос женщины, что проходила рядом.

— Нет, спасибо. Всё в порядке, — ответил я.

— Но вы так бледны.

«Палюсь», — пронеслось в голове, а вслух сказал:

— Это старые раны. Ничего страшного. Спасибо.

Женщина кивнула и пошла по своим делам, а я, взяв себя в руки, направился в сторону немецкого полицейского участка. Нужно было попасть внутрь и увидеть будущее поле боя своими глазами.

Пока добирался до места, анализировал своё состояние. Получалось, что я, почуяв добычу, буквально «закусил удила». Мне хотелось немедленных действий. Не когда-нибудь, не завтра, и не через час, а прямо сейчас. Хотелось громить врага, не откладывая это дело в долгий ящик.

Но где-то в глубине сознания я всё же понимал, что так делать категорически нельзя! Пускаться во все тяжкие, когда по всему телу неистово бушует адреналин, было очень опасно. Нужно было сохранять хладнокровие и здравый рассудок.

Однако это легко сказать, да трудно сделать. Когда подошёл к участку, идущая по всему телу дрожь от предвкушения боя всё ещё не отпустила. То ли Забабашкин в силу своей юности так легко впадал в горячность, то ли контузий хватило, чтобы настолько завести человека, то ли реально я уж очень близко к сердцу принял происходящее, да и сами посудите, как не принять такое-то?

«Блин, не наломать бы дров в таком состоянии, — подумал я, остановившись у дверей. — Сейчас мне не хочется ни с кем разговаривать, а хочется быстрее завладеть оружием противника. Вот увижу, что там в это время дня не так много полицейских и устрою зачистку. А этого делать мне ну вот совсем-совсем нельзя — рано ещё, ведь я пока даже место проведения будущей акции не разведал».

Пересиливая себя, развернулся и, отойдя от дверей, подошёл к находящейся неподалёку витрине магазина. То, что было за ней, а именно рулоны ткани и какая-то бижутерия, меня не интересовало. Я всё ещё пытался унять беспокойство и напомнить себе о том, к чему это может привести. Ведь, только что, по сути, диверсант Забабашкин оказался на грани провала. Да, именно провала. Я собирался выдвинуться на рекогносцировку мало того что в неадекватном состоянии, так ещё даже вопрос, который должен буду задать немецким полицейским, забыл придумать.

«Вот зашёл бы я туда, и что говорить? Поздороваться? А когда они спросят, зачем я туда припёрся то, что на это мне нужно будет ответить? Сказать, что ошибся дверью? Что-то мне кажется, что уж больно неправдоподобно такое будет звучать. На улице светло, и табличка с названием висит прямо над дверью. Значит, данный вариант отпадает. Да и вообще, что отвечу, если спросят, что именно делаю в этом городе и что ищу? Библиотеку? Тоже глупость. По легенде, я же в госпиталь еду на лечение, какие нафиг ещё библиотеки. В общем, нужно более серьёзно подходить к планированию, а не надеяться на авось. Необходимо придумать что-то одновременно простое и в то же время не вызывающее подозрений. Чтобы у тех, кто спросит, после услышанного ответа ко мне никаких дополнительных вопросов не возникло. Ведь нельзя забывать, что, по факту, документы у меня липовые, и серьёзной проверки я могу не пройти, а это лишние хлопоты. Следовательно, мне необходимо придумать обыденный вопрос, задать его и сразу уйти. Но что именно это должен быть за вопрос, остаётся покамест вопросом».