— Расстегни молнию, высыпь деньги на пол. Хочу посмотреть, — расстёгиваю молнию, она поддается не сразу. Банкноты, перевязанные резинками, падают на ковер. — Не так феерично. Может стоило запросить больше? Как думаешь?

— Не знаю. Но деньги здесь, столько сколько вы хотели.

Он меняет позу, медленно, но я вздрагиваю, будто его движения были молниеносными. Отшатываюсь.

— Здесь все деньги.

— Я тебе верю, — делаю шаг назад, поворачиваюсь, с намерением покинуть квартиру, как можно скорее. — Но это не все.

— Не все? — оборачиваюсь.

— На колени, — подчиняюсь. От страха забываю, как дышать. Крик срывается, едва удается заглянуть под полы шляпы. На нем маска. Уродливая. Дыхание спирает. Страшно. Неизвестность страшит. Мужчина, что вальяжно сидит в кресле, широко расставив длинные ноги, тоже страшит. Его маска пугает больше всего. Детская, резиновая. — Не нравлюсь? Ползи, — и я ползу. Тихо поскуливая, глотая соленые слезы. Слышу звук: бряцает пряжка ремня. Сдерживать всхлипы уже не получается. — Заткнись. Заорешь — останешься без языка, — ладонью, в кожаной перчатке, он поднимает мое лицо, крепко, на грани боли, сжав подбородок. — Хочешь снять ее? — качаю головой. — Умная девочка, потому что мое лицо — будет последним, что ты увидишь. Папочка выколет тебе глазки.

Возня. Он расстегивает брюки, приспускает белье. А я не могу отвести глаз от его, светлых, горящих в прорезях маски.

— Поработай, шлюха, — перед лицом оказывается большой, вздыбленный член, увитый крупными венами.

25

— Не… не надо, — всхлипываю. Упираюсь ладонями в его колени, чувствуя давление на свой затылок. Но силы в нем немерено. Лицом касаюсь головки, от чего его член дергается. Он шипит, как от ожога. В тоже мгновение волосы стягивает до боли, запрокидывая мое лицо.

Его глаза холодные и горящие одновременно, сложно определить их цвет.

— Мы можем сделать это по-другому, — низкий, с хрипотцой голос переворачивает душу. — Тебе не понравится. Будет больно, — он обхватывает член рукой и проводит головкой по моему лицу, оставляя мокрый, от смазки, след на коже, размазывая по щекам слезы. — Что скажешь?

А я смотрю в его глаза, боясь даже представить, что он может со мной сделать.

— Я не хочу боли, — всхлипываю, зажмуриваясь.

— Умная девочка. Пососи, — он отпускает волосы, с губ срывается вздох.

Размыкаю губы, а заодно и челюсть.

Касаюсь бархатной кожи, со вкусом моих слез. Робко касаюсь языком, не разрывая зрительного контакта. Жду, когда в глазах блеснут злость, раздражение, отторжение. Но этого не происходит, наоборот, на дне колодцев-зрачков разгорается пламя. Подползаю ближе, наверное, колени красные, от ворса ковра.

Обхватываю губами головку, член снова дергается. Обвожу языком по кругу, его вкус не отталкивает, мгновенно разливаясь на языке, терпкостью.

Скольжу ртом вниз, по крупному стволу. По волосам пробегает волна его дыхания.

— Ледяные, — он дергается, когда я ладонью обхватываю ствол, и тут же слышу стон. Не хватает длинны пальцев, чтобы обхватить член. Я перестала чувствовать страх, все мысли и чувства атрофировались. Кроме одного, пожалуй, стыда.

Ритмично насаживаюсь на его член. В свете бра он блестит от слюны, как леденец. Мужчина часто дышит, все чаще я слышу его стоны, такие будто он делает это, сквозь стиснутые зубы, шипящие, надсадные.

— Что? — через захват волос он прерывает, отстраняет, запрокидывает голову. Из уголков глаз стекают слезинки. Глаза в прорезях злые, горящие.

— Я шлюха, — всхлипываю. Зажмуриваюсь. Чувствую себя грязной.

— Раздевайся, — отталкивает с силой. Заваливаюсь на бок, сдирая кожу с локтя, до крови.

— Не надо, — вою. — Простите!

— Раздевайся, — жестче. — Иначе, обратно пойдешь в разорванных шмотках.

Расстёгиваю пуговицы платья, но ему, видимо, надоело ждать. Сильные руки подхватывают меня, ставят на колени, прогибают в спине.

Подол платья вверх, трусики низ.

Я вижу носки его туфель, рядом с лицом, а следом, чувствую его член. В первые секунды у входа, а следом внутри.

Вскрикиваю от боли.

— Шлюха, — хрипит, вколачиваясь на всю длину. — Ты мокрая…Блядь, — ладонь опускается на ягодицу, обжигая болью. Снова вскрик, — Цыц! — еще шлепок. Его хрипы, смешиваются с моими всхлипами, с хлюпающими звуками, его вторжений в меня, с шлепками по коже, которая горит огнем, и с болью, что разрывается в моей груди.

Мужчина опускается грудью на мою спину, вдавливая в ковер своей тяжестью. Движение внутри перестают быть резкими, он переходит на плавный темп, входит, до основания, замирает на мгновение, выходит. Снова и снова.